Серийный убийца: портрет в интерьере - Александр Михайлович Люксембург

Что значит стать как все? Для Муханкина это, видимо, ассоциировалось с тем, чтобы найти себе подругу завести семью. На первый взгляд, парадоксальнее желание, если учесть явную неприязнь, которую женщины вызывали у него, а также странные и страшные желания, которые их вид будил в нем. Он ничего не сообщает о тех думах, которые возникали у него в годы, проведенные в исправительной колонии, но можно предположить, что садистские эротические фантазии не притихли, скорее, они могли лишь усугубляться, обрастая постепенно новыми элементами и деталями. Возможно, рациональная установка на то, чтобы вписаться в жизнь, все же временно потеснила иррациональные импульсы, прорывавшиеся, например, перед сном, когда смертельно хотелось, зажмурившись, будоражить воображение волшебно-привлекательными, дерзкими, манящими сценариями грядущих кошмаров. Постепенно это вырождалось в своеобразную психологическую игру, и самому творцу подобных фантазий казалось, что они не так уж и значимы и в любой момент могут быть притушены и отброшены, отринуты за ненадобностью. К тому же в колонии было действительно гнусно, мерзко, противно. Хотелось покончить с этим адом и никогда в него более не возвращаться. А спасение виделось в нормальной жизни, в семье.

Опыт изучения обстоятельств существования большинства серийных убийц — сексуальных маньяков свидетельствует о том, что у них есть (или, по крайней мере, когда-то была) семья. С точки зрения посторонних, семья эта могла восприниматься как вполне адекватная или по меньшей мере обычная, хотя, разумеется, изнутри все могло смотреться и несколько иначе. В такой семье вполне могут быть даже дети, что придает ей еще большую внешнюю убедительность. Однако из всего сказанного вовсе не следует, что интимные отношения между супругами естественны и гармоничны.

Обратимся к историям нескольких печально известных серийных убийц, чтобы подтвердить наш тезис.

Так, невинномысский маньяк Анатолий Сливко, учитель физкультуры, специализировавшийся на мальчиках, которых заманивал в глухие места, где подвергал страшным экзекуциям, состоял в браке, в который, правда, вступил довольно поздно, в возрасте чуть ли не 80 лет, уступив матери. Однако, как выяснилось во время следствия, половой акт супруги совершали крайне редко, настолько редко, что все случаи подобного рода можно, как говорится, по пальцам пересчитать. Сам Сливко рассказывал об этом так:

С женой познакомился на работе… Сильных чувств не испытывал, до женитьбы её не трогал и не пытался и даже не целовал. Жена говорила мне потом, что расценила это моё поведение как эталон скромности и только по этой причине вышла за меня замуж. Она была моей первой и единственной женщиной, однако вступить в половую связь с ней после регистрации брака я не смог. Я пытался это сделать, но ничего не получалось, несмотря на искреннее моё желание и обязательство перед женой. Через два месяца после свадьбы жена была у врача-гинеколога и вернулась очень расстроенной, болезненно переживала, нагрубила мне и выгнала из спальни. Я думаю, что девственность жены была нарушена путем медицинского вмешательства… Долгое время я испытывал угрызения совести и беспомощность перед женой, но поделать ничего не мог. Она стала равнодушной ко мне… За семнадцать лет совместной жизни я вступил в половой контакт с женой не больше десятка раз… Несмотря на все усилия… половой член лишь слегка распухал и наступало семяизвержение… Однако жена родила двоих детей (сыновей).

(Цит. по: Слепцов-Кабаидзе С., Яндиев А. Охота на женщин. Ростов н/Д, 1994. С.53)

Не парадоксально ли? В семье двое детей, а на самом деле она является лишь формальным элементом брачной статистики. Вместе с тем очевидна гомосексуальная ориентация маньяка. Все, связанное с женщинами, вызывало у него неприязнь. Так, еще в 22-летнем возрасте он убедился, что, если во время мастурбации вспоминал о женщине, эрекция исчезала. Когда год спустя одна девушка присела ему на колени и попыталась его возбудить, то ему стало настолько плохо, что в конечном счете даже стошнило. Ни одна добрачная попытка близости с женщиной не имела успеха. Зато Сливко обнаружил, что тема мальчиков действует на него вдохновляюще. Однако гомосексуальная ориентация явно сочеталась у него с садистскими и некрофильскими наклонностями. Сам он склонен был объяснять это потрясением, испытанным в 1961 году, в возрасте 23 лет, когда стал свидетелем автомобильной аварии, при которой погиб мальчик 13–14 лет. Мальчик этот был в школьной форме, с пионерским галстуком, в белой рубашке и черных ботинках. Согласно признанию серийного убийцы, на него произвело впечатление обилие крови, растекавшейся по асфальту. У него возникло неудержимое желание иметь такого же мальчика, делать ему плохо, больно.

Очевидно, что главным мотивом, подталкивавшим Сливко к преступлениям, был преимущественно садистско-некрофильский компонент его желаний, а не гомосексуальная ориентация. Это доказывается хотя бы тем, что он не предпринимал, насколько нам известно, попыток поиска гомосексуальных партнеров для удовлетворения своих желаний. Испытанное в 23 года потрясение дало сюжет для последующих интенсивных садистско-некрофильских фантазий, но вряд ли являлось их первопричиной. Можно пожалеть о том, что Сливко в то время не занимался квалифицированный психоаналитик, которому, возможно, удалось бы обнаружить какую-либо психологическую травму, относящуюся к раннему детству и реально обусловившую подобный выверт в психике. Сливко, по-видимому, чувствовал необычность своих внутренних переживаний и длительное время противился им. Брак для него так же, как и для Муханкина, стал, очевидно, попыткой преодолеть свои дерзновенные фантазии, уйти от них. Власть фантазий закономерно оказалась сильнее. Вот как описывал Сливко свои фантазии и связанные с ними противоестественные действия:

Возникающее половое давление меня угнетало и требовало каких-то действий, которые в конечном счете заканчивались онанизмом. Акт требовал воображения, фантазии, связанной с обликом мальчика, погибшего в дорожном происшествии, его одеждой. Когда расчленял жертву, отвращения не испытывал, но подсознательно оценивал ситуацию, одни мысли оценивали плохую сторону моих действий, другие — более сильные — понуждали делать плохое и предвещали удовлетворение… Для каждого полового акта мне нужно было видеть кровь… Но после снятия полового давления, то есть после удовлетворения страсти, здравый смысл подсказывал, что часто этого делать нельзя, что это очень плохо, и я постоянно искал новые возможности, промежуточные варианты, не связанные с убийством. Появилась мысль сделать как можно больше фотографий, чтобы, посмотрев на них, воспроизвести весь процесс, возбудиться, получить удовлетворение. Иногда пользовался воображением ранее происходившего. Такие чувства испытывал и к своим сыновьям: когда никого не было дома и у меня возникало половое давление, я представлял сына в подобной ситуации — и онанировал на его ботинок.

(Цит. по: Слепцов-Кабаидзе С., Яндиев А. Охота на женщин. С.15)

Можно ли рассчитывать на то, что гомосексуалист-педофил с садистскими некрофильскими наклонностями преодолеет