Измена. Ты нас предал, Дракон! - София Руд

— Не сейчас, — шепчу ему, а затем перевожу взгляд на мать. — Сначала узнаю, почему мне здесь не рады.

— Еще спрашиваешь? — горько усмехается она, изгибая темные брови. — Ты опозорила нашу семью.

Вот, значит, как….

— Чем же?! — заставляю голос звучать ровно, а сама закусываю щеку изнутри, чтобы унять душевную боль.

— О том, что тебя, позорницу, послали на Скалу Обреченных каждая мышь в королевстве знает!

— А что огонь богов меня оправдал, не слышала? — смотрю на нее, а в глазах предательски копятся слезы.

Мать отворачивается, но задирает кверху нос. Спина такая же прямая, а плечи гордо расправлены.

— Слышала. Но перед этим два дня людям в глаза смотреть не могла.

— Людям в глаза? — переспрашиваю, потому что не верю своим ушам. Разве это должно заботить мать в такой ситуации? — То есть, ты эти два дня за свою честь волновалась, а не о том, что твою дочь с внуком спустят со скалы? Ты хоть знаешь, мама, какого это, стоять на краю пропасти с новорожденным ребенком и знать, что ты не можешь его спасти, даже если укутаешь собственным телом?

— Хватит! — отсекает она стальным лязгом. — Как была тряпкой, так и осталась!

— Если любить своего ребенка, это значит быть тряпкой, то лучше я буду ей, чем кремнием, как ты. Стелла была права, что ушла из дома. Теперь я ее понимаю. И мне не следовало возвращаться.

— Именно! — фыркает мать. — Ты должна быть не здесь, а возле мужа!

Ее слова бьют хлыстом по сердцу. Больно.

Если бы это сказал кто-то другой, то плевать. Но мать…. Кто еще может понять, если не она? Разве матери должны быть такими?

— Оставьте нас, — прошу людей, потому что в их присутствии чувствую себя еще более жалкой.

Они уходят, но личный страж сообщает, что будет за дверью. Пусть так.

Смотрю на мать в ее готовности идти напролом до конца.

— Не думаешь, что раз я ушла, то на то были причины, мам? — спрашиваю у нее.

— Какие причины? Ты додумалась сбежать со Скалы, чем породила самые разные слухи. А он тебя нашел. Вернул, согрел!

— Он мне изменил! — выпаливаю со злости.

Мать застывает на секунду.

Ну же, боги, дайте мне поверить, что для нее не все потеряно. Что в ней остался хоть какой-то свет.

— И что? — поднимает она бровь.

Глава 26. Приветы из прошлого.

— “И что”, мама? — не верю своим ушам.

— А ты думала он будет маяться, пока ты под сердцем ребенка носишь? Мужские потребности отличаются от женских, Мэлони. Уже не маленькая, должна это знать! — чеканит она. —- А раз такое произошло, то ты тем более должна быть сейчас там, а не тут. Должна зубами держаться за свое место, а ты оставила мужа одного. Зачем? Чтобы он пошел к любовнице? Ты идиотка, Мэлони!

Качает головой и тут же хмурится.

— Погоди-погоди! Выходит, он сослал тебя? А еще думала, чего это лорд Дидрих так разлюбезничался в письме! Да он избавился от тебя ради нее! А ты, глупая, даже удержаться не додумалась!

— Я сама уехала, мам.

— Тогда ноги в руки и возвращайся, Мэлони! Выкинь эту свою никому ненужную гордость. Подумай о себе, о сыне. Обо мне подумай! Если лорд Дидрих откажется от тебя, и мы потеряем его благосклонность, у нас ничего не останется. Ни денег, ни дома. Над нами все будут потешаться.

Она взывает, а я в который раз понимаю, что ошиблась в женщине, которую хотела называть своей матерью.

И с чего я решила, что она меня поймет? Почему позволила себе поверить, что здесь найду хоть какой-то приют? Потому что верить больше не в кого…

Я была готова к жалящим словам и сложным разговорам, но, чтобы так. Как же горько. Как гадко!

— Возвращайся к мужу, Мэлони! — командует она, а затем решительно идет к порогу и открывает дверь. — Запрягайте своих коней обратно!

Собралась выгнать меня с младенцем на улицу в ночь?

Ну уж нет! Я устала быть слабой!

— Разгружаете повозки! — чеканю я своим людям, а затем разворачиваюсь к ошеломленной женщине. Да, мама, у твоей дочери есть голос. — Мы отсюда никуда не поедем!

— Хочешь остаться, ночуй в хлеву, — выдает она.

— Вот уж нет, матушка. Может быть, ты забыла, но папа по завещанию оставил нам троим эти земли и дом. И, как ты верно подметила, именно мой муж все это сохранил. Так что я пойду в свою комнату, а прибывших со мной расселят в гостевые.

— Что?! — охает женщина.

— Тряпки тоже умеют хлестать, мама, особенно, когда их пропитывают слезы, — говорю ей, а затем велю слугам подниматься.

Сама же беру на руки сына, и моя матушка округляет глаза так, будто только сейчас его замечает. Сказать ничего не успевает, но ее дрожащая нижняя губа и хмурые тонкие брови отлично передают все, что она думает.

Решительно ступаю по широкой деревянной лестнице на второй этаж, и оттуда до конца налево к последним комнатам. Одна принадлежала мне, а другая Стелле, но матушка после ее ухода выкинула все.

— Вы располагайтесь здесь, — говорю повитухе и целительнице. — Сегодня ваша помощь не потребуется, как следует отдохните после дороги.

Женщины кивают, желают доброй ночи, а я дожидаюсь коляску, которую несут стражники. Им выделяю гостевые покои в другом крыле, и только потом вхожу в просторную спальню с небольшой кроватью.

Сколько меня тут не было, а почти ничего не изменилось. Даже воздух тот же, только с нотками старости. Не помешало бы открыть окно и немного проветрить, да Дэриэл спит, просквозит еще. Утром сделаю.

Кладу его в коляску, которая исполнена так, что лучшей всякой колыбели будет, и присаживаюсь на кровать.

Она тихонько поскрипывает, а я веду ладонью по грубоватой ткани сиреневого покрывала.

Здесь прошло мое детство. Мое отрочество. Моя юность. Я многое здесь испытала: и радости, и разочарования, и отчаяние. Но столь одинокой в стенах этой комнаты нахожу себя впервые.

Будто в этом мире я везде теперь чужая. А ведь в прошлый раз я места себе в этой спальне