Уральский следопыт, 1982-02 - Журнал «Уральский следопыт»

Вот и этот херувимчик сначала показался ей вовсе глухим. Какое ему, мальчишке, дело до чужих переживаний, если и взрослые не хотят ее понимать. Поглядит сейчас в окошко да убежит в свою комнату – и весь разговор. Но он все не уходил почему-то, завесив глаза русой челкой, а Анастасия Савельевна торопилась высказать все, что думала по поводу непочтительного отношения молодых к.старшим.

– …Все вам кажется, что только сейчас и есть настоящая жизнь, а раньше было не поймешь что, темнота одна и бескультурье. А известно ли вам, молодой человек, что граф Голешпцев-Кутузов проживал в этом доме?

Челка взметнулась над белым, не тронутым загаром лбом:

– Полководец Кутузов?

– Именно в этом доме,

– Вот это да-а!

Словно попав сюда впервые, Андрюха оглядел шеренгу чугунных, выстроенных по ранжиру утюгов, отполированную временем до густо-вишневого цвета рубильную доску, на которой, может быть, шинковал капусту сам великий полководец, и как-то враз поверил, что это не просто старый, доживающий свое дом, а совеем особенное, святое место.

– И такой дом хотят сломать, уму непостижимо! Пусть ломают вместе со мной, переезжать я отсюда не собираюсь, да, да!

Андрюха и сам удивился, как это еще стоит в центре Москвы и портит весь вид такое дряхлое здание. Поэтому он ничего не сказал в защиту дома, а только спросил, не в той ли комнате, где оказалось сразу две печки, жил Кутузов.

– Кстати, и печки, – на лету подхватила Анастасия Савельевна, – Ведь это же истинные произведения искусства, совершенно уникальные изразцы, музейные экспонаты, а тоже пойдут на слом, вот увидите, увидите, так и будет. По-хозяйски это?…

Анастасия Савельевна говорила убежденно, напористо, словно вовсе не ведая, что есть и другая информация о доме. Минувшей зимой, когда начали готовить документы к сносу здания, кто-то всерьез занялся проверкой слухов, будто здесь жил сам Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов. В таком случае дом могли и сберечь, капитально отремонтировав его. Но столь прочно укоренившаяся в сознании жильцов версия не подтвердилась. Соседи Анастасии Савельевны по квартире восприняли это известие с такой же легкостью, как выслушивают сообщение о предстоящем дожде. Сама же она долго не могла успокоиться, да так и осталась убеждена, что нужных документов в разных там канцеляриях просто не нашли, не захотели утруждать себя лишней работой. Безответственные товарищи взялись за дело, уж лучше б и не брались тогда совсем…

«Чудные люди, эти взрослые, – рассуждал сам с собой Андрюха. – Талдычат каждый о своем и бывают довольны, когда их не перебивают, но не догадываются спросить, что же он о том думает. Если б спросили, он бы не промолчал… Он бы попросил еще рассказать и про Кутузова, и про его дом, и про ту, прежнюю Москву, о которой ныне можно узнать лишь в книжках…»

Сокрушенно вздохнув, – и здесь все только себя хотят слушать, – поплелся Андрюха досматривать брошенные журналы,

– Уйти не вздумай, дверь на замке, – на всякий случай пристращала Анастасия Савельевна.

Андрюха вздрогнул, словно бы от толчка в спину.

– А я в окошко могу. Запросто. Хоп!

Он сделал резкий нырок в сторону, так что темное платье лишь метнулось справа от него, вскочил на подоконник – вот она, пожарная лестница, рукой подать, – обернулся, чтобы крикнуть победное: «Всем приветик!», и увидел: прижав обе руки пониже плеча, Анастасия Савельевна медленно оседает на пол.

Андрюха глазам своим не. поверил: вот только-только стояла рядом старуха, прямая и негнучая, и – на тебе – лежит неподвижно маленьким холмиком, будто вовсе не стало ее, ну вовсе, как это…

– Настасия… – дрожащим голосом окликнул Андрюха. – Настасия…

Не решаясь спрыгнуть и подойти к распластанному на половицах телу, он стоял, пригнувшись и вглядываясь в посеревшие щеки, в остренький кончик носа, в реденькие кудряшки, которые Анастасия Савельевна – но неизменной привычке своей молодости – аккуратно накручивала на папильотки каждый вечер…

Где-то близко татакал отбойный молоток, словно вколачивая в Андрюху мысль о том, что случилось непоправимое и причиной тому – он, он, а. никто другой. Все андрюхино существо сопротивлялось этой мысли. Ведь этого же просто не может быть! Хоть у кого про Андрюху спросить – подтвердят, что не способен он на такое… Да и кто сказал, будто виноват именно он, а не другой человек. Ведь никто не видел, как было дело. Никто во всем белом свете. И если убежать… – мелькнула подленькая мыслишка, заставив Андрюху оглянуться, и сгинула. Если не остаться здесь, тогда уж наверняка скажут, что это он доконал старушку и бросил, сбежал, слабак. Вон она и руку вовсе откинула. Придут, дверь откроют, а тут…

Он все же насмелился подойти к телу. Дотронулся до длинных, с аккуратно подстриженными ногтями пальцев. Они показались ему холодными, а щека стылой, ну не совсем еще, а как будто тепло вот только покинуло эту высохшую кожу.

Андрюха упал на колени и заревел:

– Настасия!… Ну, Настасия, миленькая, не умирай! Ну, пожалуйста, я тебя очень-очень прошу… Савельевна! – вспомнилось наконец.

Он плакал и бил себя кулаком по твердым острым коленкам, не чувствуя боли, а в дальнем темном конце коридора, заставленном пыльными корзинами и баулами, кто-то тоже глухо оплакивал Анастасию Савельевну. Андрюха не сразу' уловил эти звуки. Сначала послышалось – сдавленно всхлипнули там, в глубине дома. Потом почудилось – шелестят по полу чьи-то шаги, кто-то крадется сзади оттуда, где никого не должно быть.

Андрюха. замер – побежали по коже предательские мурашки. Тот, невидимка, тоже притаился в пропахшей пылью полутьме. Притихли оба, выжидая, кто первый выдаст себя движением. Андрюха швыркнул носом, и в коридоре тотчас же шаркнули ногой.

– Кто там? – тихо спросил Андрюха. Из коридора робко откликнулись:

– О-там.

– Эй! – смелее крикнул Андрюха. В полумраке гулко откликнулось эхо.

Так снова оказался он наедине со старухой. И оттого, что опять опустел вроде бы оживший дом, еще тревожней и горше сделалось на душе у Андрюхи. Словно не только в этой, пустой и гулкой, квартире, а на всем белом свете никогошеньки не осталось, как после большой войны…

Анастасия Савельевна очнулась потому, что кто-то бубнил и хлюпал носом над ней. Приоткрыла глаза и в полусознаньи уловила, как совсем близко дернулось в радостном испуге мальчишеское лицо.

– Настасий, миленькая, ты живая, да?…Уже лежа у себя в комнате на кушетке и приняв валокардин, Анастасия Савельевна все порывалась по-настоящему рассердиться на сидящего рядом Андрюху и не могла. И что самое странное, не серчала на себя за такое