Космос. Иллюстрированная история астрономии и космологии - Джон Норт

которым подчиняется родительский объект, но отличающимся лишь в очень малой степени. После смены многих поколений эта игра приведет к появлению вселенной, наиболее эффективной с точки зрения производства потомства. Проверка будет заключаться в том, чтобы решить, действительно ли мы живем во вселенной, которая в том или ином смысле максимально эффективна для порождения других вселенных посредством механизма черной дыры Смолина или чего-то схожего с ним. Остается только гадать о том, что будущие историки сделают с этими спекулятивными утверждениями XX в. (Возможно, прародитель нашей Вселенной тоже способен поддерживать жизнь?) Эта теория, по крайней мере, оставляет хоть какую-то надежду на наблюдательную проверку.

Что они действительно порождают, так это обилие литературы, направленной в основном на широкую публику, – «антропные» принципы способны снискать себе широкий интерес. Причина этого, несомненно, в том, что они затрагивают очень глубокие, даже религиозные, истины. Претендующие на знание ответа на вопрос «Зачем мы здесь?», создают впечатление людей либо поддерживающих, либо, наоборот, оспаривающих религию, хотя большинство из них не признает этого. Однако имелись и те, кто сделал кое-что в этом направлении – иногда с серьезными намерениями, а иногда – просто из озорства. Одним из наиболее известных и настойчивых антагонистов в этом отношении был Стивен Хокинг. Его книга «Краткая история времени», опубликованная в 1988 г. и побившая все рекорды, дала ему возможность объяснить свой скептицизм в ходе рассуждения о концептуальных трудностях, возникающих, когда мы пытаемся понять, что такое первый момент времени.

Одно из классических возражений против моделей Большого взрыва заключалось в следующем: в условиях высокой плотности, образующейся непосредственно после «нулевого времени», у нас нет ни малейшего представления о том, какую из физических теорий применять. Хотелось бы напомнить о модели квантовой космологии, разработанной в 1980‐х гг. Стивеном Хокингом и Джеймсом Хартлом, в которой они придумали удобный способ избежать разговора о начале Вселенной и объяснили его через аналогию с ситуацией на Северном полюсе. Не существует широты более 90°, однако это не образует экстремума на поверхности Земли. Вы можете даже пройти через полюс, не подвергшись воздействию какой-либо особой физической силы. Аналогично этому, писал он: «Количественная величина, которой мы измеряем время, имеет свое начало, но это не означает, что у пространства-времени есть край». Посредством устранения границы времени его космологическая теория обходила гибельную сингулярность, которая пугала остальных, поскольку означала крушение физических законов, но какие выводы можно извлечь из этого? Он ясно обозначил свое мировоззрение – поскольку у Вселенной нет начала и конца, границ и краев, то в ней нет места и для Создателя.

Хокинг анонсировал некоторые из своих технических находок в этой области на конференции, состоявшейся в Ватикане в 1981 г. Несмотря на его открытый скептицизм в отношении существования Бога, он не побоялся впоследствии уподобить свои идеи идеям Блаженного Августина, который говорил, что Бог создал время вместе со Вселенной. Что он имел в виду, проводя параллели между собой и влиятельным христианским автором, верящим в то, что Бог – создатель Вселенной? Позиция Августина – это и не физическая, и не философская концепция. Он жил, верил и был в высшей степени последовательным и понятным мыслителем, объяснявшим, почему Бог необходим не только в момент происхождения мира, но и в каждый последующий момент времени для поддержания его существования. Однако вернемся к Хокингу: одним из наиболее часто цитируемых его утверждений он заключил упомянутую книгу. Если мы действительно создадим «теорию всего», предположил он, то тогда все мы сможем принять участие в дискуссии о том, почему так произошло, что существуем мы и существует Вселенная. И если будет найден ответ на такой вопрос, это будет полным триумфом человеческого разума, ибо тогда нам станет понятен замысел Бога.

Хокинг нигде не объясняет, что он понимает под вопросом «зачем мы существуем». Для типичного теиста человеческая жизнь не имеет значения во Вселенной без Бога, таким образом вопрос о том, зачем мы существуем, скрыто содержит в себе допущение о существовании Бога. Создается впечатление, что когда Хокинг (как и многие другие космологи) упоминает о Боге, в которого он, в силу своей профессии, не верит, он делает это только в риторических целях, прибегая к языку, знакомому с детства большей части его читателей. Все мы, в силу нашего воспитания, так или иначе связаны с историей – даже тогда, когда отвечаем на вопросы, которые считаем абсолютно бессмысленными. Когда космологи случайным образом упоминают о Боге, о Создателе, выступая за или против него, они, как правило, имеют в виду теологию сотворения, которая требует внезапного начала во времени. Это общераспространенный религиозный взгляд, основанный на библейской истории «Бытия», но он не является обязательной частью теологии сотворения. Как давным-давно отметил Фома Аквинский, даже миру, не имеющему начала, нужна причина того, почему он вообще существует. Как бы то ни было, в ходе одной оксфордской лекции, прочитанной через восемнадцать лет после выхода книги (эту лекцию слушали также по видеосвязи в Триесте, в Италии), Хокинг все еще употреблял теологическую лексику. После очередного изложения своей изящной аналогии с полюсом, он отметил: «Мы являемся продуктом квантовой флуктуации на очень ранней стадии развития Вселенной». И добавил в ответ на изречение Эйнштейна: «Бог и правда играет в кости». Бог?

Не следует преувеличивать роль чисел, так как космологи по-видимому более, чем другие ученые, склонны делать экскурсы в теологию. Они слетаются на нее как мотыльки на свечу. И, возможно, для объяснения движения мотылька понимание того, что такое мотылек, в долгосрочной перспективе окажется более полезным, чем понимание того, что такое пламя. Даже в современной науке личная биография не может полностью игнорироваться как мотивирующий фактор. Джеймс Джинс, математик, получивший образование в Кембридже, понимавший Вселенную как нечто, построенное на сложных математических моделях, настаивал на том, что она должна быть продуктом ума божественного математика. Это почти в точности по Платону. Джинс не утверждал, будто он понимает замысел Бога, но использовал существование весьма успешной математической науки в качестве доказательства существования Создателя и как опору для своих религиозных воззрений. Можно привести в пример сотни авторов, пришедших к аналогичным выводам до него. Для квакера Герберта Дингла стационарная теория Вселенной нарушала закон сохранения энергии – следовательно, была сверхъестественной, а потому ложной. Для теиста сэра Бернарда Лавелла она также представлялась сверхъестественной, и поэтому, чтобы быть правильной, нуждалась в Боге. Бенедиктинец Стэнли Яки характеризовал трех упомянутых авторов как язычников, одержимых глубокой тоской по вечной Вселенной. Такие слова, как «сотворение», все еще могут иметь взрывной эффект, если произнести их в нужном месте.

Сегодня подавляющее большинство астрономов обладают более трезвым складом ума. Они видят в себе лишь специалистов, предлагающих научное объяснение мира, в котором мы обитаем, – объяснение, мало чем отличающееся от предлагаемых другими физическими науками. В свое время астрономия была связана со многими вещами, и то, что она стала одним из прототипов для более фундаментальных наук, занимает не последнее место в ее истории. Она поставляла в другие науки методы, законы движения, эмпирические данные и умела извлекать из этого определенную выгоду. Для некоторых людей астрономия продолжает оставаться тем, чем она была на протяжении всей своей долгой истории, – игровой площадкой для необузданных метафизических и теологических спекуляций, но эти темы уже давно не интересуют ее всерьез. Когда современные астрономы открыто называют себя агностиками, а затем, не переводя дыхания, описывают сигналы, обнаруженные «COBE», как «следы