Русь и норманны - Генрик Ловмянский

на аналогичном этапе истории), в частности в феодальном землевладении; изучается техника земледелия как главной отрасли хозяйства, и в особенности переход от подсечного земледелия к пашенному; исследуется город как центр ремесла и торговли и как опорный пункт в военной организации государства, а также проблема внешней торговли и торговой политики раннефеодальных государств. Завершается работа анализом количества населения как важнейшего элемента производительных сил.

Уже сам круг вопросов и их постановка интересны. Здесь мы лишь кратко коснемся некоторых, наиболее существенных проблем в этой книге X. Ловмяньского и их решения, поскольку они определили и его методологический подход к норманнской проблеме.

Вывод о господстве пашенного земледелия у славян сам по себе не нов, но такая всесторонняя его аргументация на основе комплексного анализа языковых, этнографических, археологических и письменных источников, с привлечением сравнительно-исторических данных, относящихся к античности, германцам, народам Прибалтики, была дана впервые. Региональное исследование того же вопроса весьма ценно тем, что, в сущности, устанавливает наличие естественно-географического разделения труда у славян.

Наибольший интерес в книге X. Ловмяньского представляет трактовка основной проблемы: выяснение хозяйственных предпосылок появления имущественного, а затем и социального неравенства. На наш взгляд, это и поныне коренная проблема, всестороннее решение которой в значительной мере продвинет все дело исследования генезиса феодальных государств.

X. Ловмяньский проанализировал хозяйство крупных землевладельцев, видя в этом средство более глубокого понимания «основ образующейся государственной организации». Основываясь на сведениях русских, польских, немецких, чешских, южнославянских и греческих источников, он убедительно показал сходство эволюции нобилитета различных славянских стран. Автор пришел к выводу о сравнительно небольших размерах собственного хозяйства землевладельческой знати, о его скотоводческой направленности (в частности, коневодства для военных нужд дружины), а также бортничества и других отраслей, удовлетворяющих специфические нужды господствующего класса. Весьма важны данные о неравномерности распределения материальных благ в раннефеодальном обществе — проблема, которая изучена у нас гораздо хуже, чем другие стороны производственных отношений.

Исследование ценно и тем, что оно поднимает вопросы, которые нуждаются в сравнительно-историческом изучении широкого масштаба. Остается открытой проблема о сущности и глубине несоответствия уровня производительных сил, выясненного автором, характеру патриархально общинной собственности, о сущности и глубине его соответствия более прогрессивной, феодальной собственности.

Задача эта далеко не так проста. X. Ловмяньский ее не обходит, но дает лишь краткий обзор данных, говорящих о том, как давно начался процесс концентрации земельных имуществ в руках немногочисленного класса, и делает общее заключение, что этот процесс происходил в конце первого тысячелетия на основе разложения родового строя, при перерастании родовой знати в княжащую; автор показывает также, в чем заключалось социально-экономическое отличие дофеодальной знати от феодальной.

С этим связан и вопрос о структуре собственности и власти в возникавших городах, а равно и вопрос о торговле. Автор собрал многочисленные данные о торговых путях, о развитии внешней торговли и справедливо подчеркивал ее влияние на политику раннефеодальных государств. Но для изучения экономических условий, при которых возможны разложение общины и концентрация движимой и недвижимой собственности в руках отдельных земледельцев, пожалуй, более важное значение имеет анализ товарного производства, закона стоимости, форм накоплений и т. п. Таким образом, этот труд X. Ловмяньского, весьма ценный сам по себе, вызывает, как видим, много вопросов и намечает пути к их дальнейшему решению.

В издаваемой книге X. Ловмяньского «Русь и норманны» — в оригинале «О роли норманнов в образовании славянских государств» — основная проблема анализируется в сравнительно-исторической постановке со столь обильным использованием источников, какого в трудах на эту тему еще не было. Автор ставит вопрос широко, отмечая, что норманны (викинги, варяги) выступали на арене раннесредневековой Европы в переломный период формирования здесь государств и на огромном пространстве от Англии до Руси сыграли в истории тех или других стран различную роль.

Изучив историографию вопроса и источники, он бесспорно устанавливает, что, например, в истории Польши эта роль, вопреки домыслам немецких националистических историков и адептов новейшего «изучения Востока» (Ostforschung), была совершенно ничтожной.

«Ситуация на Руси много сложнее из-за значительно большей инфильтрации норманнского элемента и требует особенно тщательного исследования политических факторов, недостаточно объясненных антинорманистами» (с. 84). Тщательно ознакомившись с досоветской и советской историографией проблемы, автор подчеркивает новое качество советского антинорманизма, сформулированного Б. Д. Грековым и его школой, которая видит корень решения проблемы в социально-экономической истории Руси, тогда как старая наука искала средства для противопоставления норманнским «творцам» русского государства элементы финские, хазарские, литовские, аланские и т. п.

Решительный сторонник того взгляда, что основа государственного развития славян коренится во внутренних изменениях экономики и общественного строя, автор сопоставляет выводы о сдвигах в общественном производстве с одновременным процессом возникновения государств и предлагает искать естественную связь между этими двумя явлениями. Поскольку, однако, норманисты утверждали, что внутренний процесс может привести к образованию государства лишь в силу «влияний и импульсов извне», автор устанавливает, что эта посылка норманистов не имеет решающего значения, об этом свидетельствует история самих Скандинавских стран. Вообще говоря, внешние контакты присущи всем народам, те из них, чьи связи с внешним миром были слабее, как правило, дольше сохраняли консервативные общественные формы. Известно, что видов взаимных связей народов может быть множество. Нет нужды, например, отрицать связь славянского мира с восточноримской, а германского — с западноримской империями, но все дело в правильной оценке значения этих связей. Было бы глубоко ошибочно полагать, что при контактах более развитой и менее развитой культур первая из них только дает, а вторая только берет. В действительности происходит взаимообогащение различных культур. Говоря же о славяно-норманнских связях IX–XI вв., надо признать, что нет оснований считать скандинавскую культуру выше славянской.

«Сведение процессов возникновения Русского государства к интервенции норманнов означало бы замену научных исторических исследований анекдотическими рассказами» (с. 83). Другое дело, если бы норманисты могли доказать, что норманны были не чуждой силой, а внутренним фактором истории Руси, что они жили на славянской земле и составляли какое-то политическое целое. Но даже норманисты говорят, что колонизация была локальной, а в советской науке оспаривалось и это. Следует подчеркнуть: норманнский элемент играл лишь второстепенную роль в истории государственного развития славян, и в частности Руси.

Задача этого полемического труда, как ее определяет сам автор, вытекает из современного ему состояния норманизма: «норманисты, при значительных расхождениях в деталях, единодушны в двух принципиальных вопросах: 1) считают, что норманны добились господства над восточными славянами путем внешнего военного захвата, как полагают одни, или, по мнению других, с помощью «мирного покорения», которое состояло в заключении славянскими племенами добровольного соглашения с норманнами и признании их власти, или же в проникновении норманнов в славянскую среду и захвата власти изнутри. И в том и в другом случае норманны должны были организовать местное