Приручи ветер - Андрей Урбанович

В дверь постучали. Вошёл солдат. Человек за столом с ожесточением смял лист и бросил его под стол. Сделал он это вовсе не оттого, что ему помешали, а оттого, что подумал, что нельзя начинать послания с жалобы. Об этом можно будет рассказать, сидя у горящего камина, спустя несколько дней после возвращения, да и как бы мимоходом. Конечно, если Бог даст снова увидеться.

– Господин полковник, простите, если отвлёк, но она… Она ничего не говорит и отказывается есть, – голос солдата звучал грубо, а глаза заискивающе бегали, как у собачонки, съевшей с хозяйского стола кусочек ветчины.

Они спустились в подвал. Солдат шёл впереди, освещая дорогу чадящим факелом. Полковник отметил, что, несмотря на сырость и запах гнили, дышалось здесь легче, чем в его кабинете. От каменных стен и земляного пола веяло прохладой. Солдат открыл дверь и, входя внутрь, сказал:

– Я её связал. На всякий случай. Так что можете не опасаться. После того, как вы поговорите, опять развяжу.

Полковник последовал за ним. В дальнем углу комнаты, в которой единственное небольшое окно под потолком было замуровано свежей кирпичной кладкой, лежала девушка. Полковник подождал, пока глаза привыкнут к всполохам огня, а затем сказал подчинённому: «Оставь нас». Тот воткнул рукоять факела в углубление в стене и удалился, прикрыв за собою дверь.

Полковник с горечью подумал о том, какими нелепыми путями бродит истина. Как досадно, что эти туземцы столь яростно защищают свои дикие нравы. Они готовы умереть за них, не понимая того блага, что принесли им цивилизованные люди. Вот и сейчас она лежит на полу, уткнув лицо в колени, и никак не реагирует на его присутствие. Три дня, проведённые здесь, ничему не научили этого зверька. Он подошёл ближе. Рядом с пленницей на грубо сколоченном столике стояли фрукты и кувшин с водой. Ни к тому, ни к другому она не прикасалась.

– Ты хочешь умереть? – спросил полковник на местном диалекте.

Она молчала. На вид ей было лет 17, не более. Рука полковника крепко взяла пленницу за всклоченные волосы. Он хотел увидеть её глаза и увидел – взгляд полный ненависти, презрения и решимости.

– Скажи мне, куда отправился твой отец, и я отпущу тебя.

И снова – молчание. В её глазах отражалось полыхание факела, и полковнику показалось, что на его фоне он видит себя, вернее чёрный вытянутый силуэт. Он с горечью подумал, что теряет время, и что сегодня на вечере у губернатора его непременно спросят, узнал ли он о местонахождении жрецов.

– Ладно. Если ты решила умереть, то я кое-что тебе покажу, – произнёс он и схватил пленницу за горло. Наконец-то в этих глазах возник страх. Она забилась у него в руках. По телу прошла судорога, и когда её мышцы стали мягкими и безвольными, полковник убрал руку, и позволил ей дышат едва она пришла в себя, он вновь повторил экзекуцию. На этот раз, чтобы заставить девушку сделать вдох, пришлось с силой потрясти её худенькое тело.

– Вот что такое умирать… – сказал он. – Я ведь всё равно узнаю, куда исчез твой отец. Речь уже не о нём, а о тебе…

Внезапно её худенькое тело забилось, как рыба, пойманная в сеть, но вдруг она изогнулось и изо всех сил ударила полковника ногами в живот. Он отлетел к двери, поднялся и двинулся к ней. На этот раз пленница попыталась укусить его за руку, но он опередил её, снова вцепившись ей в горло. Когда она в очередной раз пришла в себя, из уст её посыпались бессвязные фразы. Он решил, что она бредит. Девушка говорила о каком-то городе в далекой стране, где царят мир, мудрость и справедливость. Это продолжалось несколько минут, потом она отключилась. Он срезал верёвки, открыл дверь и сказал солдату:

– Выпустишь её завтра после того, как наш отряд покинет гарнизон. Я знаю, где искать.

Вернувшись в кабинет, полковник обнаружил, что медальон с портретом жены висит у него на груди. По-видимому, он механически надел его, отправляясь на допрос. Прежде в подобных случаях он оставлял медальон в шкатулке, чтобы глаза жены не видели того, что происходит в подобные минуты. Ему стало не по себе. Но в этот самый момент он понял, как надо начать письмо.

«Дорогая, здравствуй. Завтра отправляюсь в затерянный в горах город. Это странное место, обросшее легендами и суевериями, город, о котором я много слышал от местных жителей. По преданию именно там обитают великие жрецы. Иногда к ним спускаются боги и дают наставления. Говорят, там, как в незапамятные времена, небо ещё не заросло, и оттого граница между мирами чрезвычайно тонка, как темечко у младенца. Скорее всего, это миф. Но иногда там скрываются караваны грабителей и бунтовщиков. Еду туда не один, а в окружении бравых молодцов, которые без труда сбивают пулей на лету муху. Ты за меня не волнуйся. Очень скучаю по дочерям. Не верю, что нашей старшей скоро исполнится восемнадцать. Расцелуй их за меня. И передай, у меня есть, чем их удивить и порадовать. Всегда и повсюду – твой».

Когда чернила на бумаге высохли, он сложил лист вдвое и спрятал его в шкатулку. Теперь можно идти к губернатору. Полковник ещё раз взглянул на медальон, отёр пот с лица, подумав, что всё реже пользуется для этого носовым платком, и стал собираться на приём…

Отец взял медальон из моих похолодевших рук и бережно положил его в шкаф. Совершая сие нехитрое действие, он победоносно взглянул на маму, с видом человека, совершившего открытие невероятной важности. Никто тогда не предполагал, что у нашей семьи начался новый отрезок жизни. Можно назвать его зигзагом или выходом за пределы привычного мира с его домашним уютом, работой, школой, беззаботными прогулками и прочими семейными радостями.

– У тебя дар импровизатора, сынок, – торжественно объявил папа. – Знаешь, в прежние времена было на свете такое ремесло. Человеку объявляли тему, и он тут же, на глазах зрителей, слагал захватывающую историю. Но это нисколько не умоляет ценности твоего повествования. Хотя сегодня к реальному историческому персонажу оно не имело почти никакого отношения. Единственное попадание – он действительно служил…

– В Индии?.. – спросил я.

– В Индии. – подтвердил он. – Но в остальном, невзирая на твою мрачную фантазию, рассказ получился интересным. Надеюсь, мы время от времени будем проделывать с тобой подобные трюки.

Ах, как льстило моему самолюбию эта внезапное возвышение. Отец, подобно богам Олимпа, спустился на землю и беседует со мной, как Зевс с античным героем…

Глава третья. Глазами Будды

После того эпизода жизнь, казалось, вновь вернулась в прежнее русло. Кончился учебный год, который был для меня весьма удачным, если не считать единственной четвёрки по русскому языку (напротив остальных предметов в табеле красовались пятерки). С этими отметками я и прибежал к отцу, и на этот раз прежде, чем войти в кабинет, не забыл постучаться в дверь.

Он говорил по телефону и знаком показал мне, чтобы я вошёл.

– Да-да… Именно письма. Все, если есть такая возможность… И не отправленные тоже… И записные книжки… Всё это должно издаваться! Фигура-то какая колоритная… Только на английском? Жаль… А копии выслать можно? Поговорите пожалуйста с профессором… Он ведь в прошлом году приезжал?.. С курсом лекций… Хорошо, спасибо.

Он положил трубку и взглянул на меня.

– Видишь, как совпало… – сказал он. – Я сейчас как раз изучаю биографию того самого полковника.

А потом папа просматривал мои оценки и долго расстраивался из-за единственной четвёрки.

– С твоими данными!.. – восклицал он. – С твоей начитанностью! – горевал он. – Как может быть такое? – вопрошал он.

Мне было вдвойне грустно от этих вопросов и восклицаний. Во-первых, надежды порадовать родителей своими высокими результатами обратились в прах. Во-вторых, моё гордое звание импровизатора и рассказчика, повисло над бездной.

– Давай договоримся, на каникулах будешь сам записывать свои рассказы, – сказал отец.

Я кивнул, потому что говорить не мог, боялся разреветься. А слёз отец, ой