Не слушай море - Саша Мельцер

– Что известно про ту девчонку, которая сегодня утонула?

Папа растерялся окончательно и кинул мне в руки кухонное полотенце, велев идти на кухню и дотирать остатки неубранной в шкаф посуды. Сморщившись, я подчинился, но дверь в кухню прикрыл неплотно. И даже не дышал, чтоб слышать, о чем они говорят. Мне тоже было любопытно: я знал эту Тасю. Но батя даже мне ничего не рассказал, так почему должен выдать тайны следствия какой-то девчонке?

– Кристин… – начал было он, и я отметил про себя, что имя ей совсем не подходило, как будто родители ждали принцессу, а выросло то, что выросло. – Это тайна, ты же понимаешь.

Я тер одну тарелку, чистую до скрипа, почти минуту, пока вслушивался в их голоса за стенкой.

– Это моя сестра, – бросила она. – Я хочу знать.

Я слышал, как с губ отца сорвался громкий, явно случайный полустон. Отставив тарелку, я подошел к двери, чтобы выглянуть в щелку. Батя обнял девчонку, крепко прижав ее к себе, и у меня защемило сердце. Но она, стоя лицом ко мне, не плакала, разве что хмурилась немножко, а ее руки безвольно повисли вдоль тела.

– Не знал, что у тебя есть сестра, – негромко сказал отец.

– Она по отцу была, мы не общались. Но какая к черту разница? Она погибла. – Кристина сглотнула. – Отец в шоке, а мамашка ее в больницу загремела. Мне надо узнать правду.

Отец замялся и выпустил ее из объятий.

– Только не лезь на рожон, – сухо сказал он. – Могу лишь сказать, что сама… Наверное, купаться пошла…

– Она не собиралась купаться.

– Может, случайно на пирсе оказалась, и ее волна захлестнула…

– Черт, она вообще не собиралась гулять! – вспылила Кристина. – Она башку от книжек своих музыкальных не отрывала! Ее не вытащить было!

В ее голосе звенело отчаяние, и я чувствовал даже через дверь, как у этой Кристины внутри надрывалось все. Сразу стало понятно, почему она так агрессивно стучала, рвалась на разговор с отцом. Ее дыхание было тяжелым, и мне показалось, что ей осталось всего несколько шагов до истерики. Отец крепко сжимал Кристинино плечо.

– Кристин, послушай, – со вздохом начал он. – Ты же не можешь залезть к ней в голову. Здесь нет криминала, это очередной несчастный случай.

– Только очерствелый сухарь может назвать смерть «очередным несчастным случаем», – бросила она. – Не хочешь разбираться – я сама выясню.

– Ну что ты выяснишь? – раздраженно дернул он плечом, отняв руку от Кристины. – На рожон полезешь? Дура, еще вляпаешься во что-нибудь. Не с чем тут разбираться, услышь меня, наконец!

Но Кристина не слышала. Она развернулась, и я увидел, что ее короткие темные волосы были собраны в совсем маленький, мышиный хвостик на затылке. Отец попытался остановить ее, придержав за рукав куртки, но она вырвала руку и пустилась по ступенькам вниз. Я слышал, как ее шаги отзывались эхом от подъездных стен.

Отец зло махнул рукой, и я тут же отпрянул от кухонной двери, чтобы меня не застали за подслушиванием. Я сделал вид, что увлеченно протирал тарелки, но на самом деле просто сгрузил еще мокрые в шкафчик.

– Уже закончил?

– Ага, – отозвался я, повесив полотенце на ручку духовки. – Все готово. Пойду поваляюсь. Завтра пары с восьми. Спокойной ночи.

Отец не ответил. Он распахнул кухонное окно и достал пачку. От сигареты сразу потянулся дым, и я юркнул в комнату, пока моя одежда да и я сам не провоняли табачным запахом.

Если окно в кухне выходило на узкую улицу, то мое – во двор. Прислонившись лбом к стеклу, я разглядел тонкую фигуру в широкой куртке, сидевшую на качелях и отталкивавшуюся ногами от земли. Мое стопроцентное зрение не подводило: это точно была Кристина.

Отец даже не слышал, как я пожелал ему спокойной ночи, поэтому вряд ли заметит мое позднее отсутствие. Я переоделся в джинсы и темно-фиолетовую толстовку с лейблом группы «Пинк Флойд» и пошел в коридор, где стояла темень – одиноко висящая лампочка без люстры была выключена. Мы экономили электричество, хотя счета за коммуналку в Морельске по сравнению с московскими – ерунда. Но за месяц жизни здесь я понял, что отцовских денег нам хватает строго на еду и коммуналку.

Темно-серая куртка пропахла домом, но не моим. В Москве у нас повсюду стояли ароматизаторы воздуха с нотками цитрусов, а здесь – прелый запах, домашние заготовки, соленая терпкая влага. Не став застегивать молнию, я схватил ключи, стараясь лишний раз не греметь, и выскользнул за дверь. На счастье, за время моих недолгих сборов девчонка никуда не исчезла, все так же сидела на качелях, ковыряя землю мыском ботинка. В руке она держала бежевый бумажный пакет, из которого торчало горлышко винной бутылки.

– Кристин…

Я плюхнулся на соседние качели с облупившейся краской, тоже оттолкнувшись ногами от влажной земли. Они начали медленно покачиваться, поскрипывая от старости.

– Просто Крис, – отозвалась она. – Ненавижу имя Кристина.

– Ладно, Крис… – согласно отозвался я. – Мне жаль. Ну, Тасю. Мы учились вместе.

– Тоже из консерватории? – Она хмыкнула так, словно я должен был испытывать за это вину. – Нормально вообще. На каком направлении?

– Академический вокал.

– Прикольно, я на фортепианное пыталась поступить. Пролетела. Будешь?

Она протянула мне бутылку. Я не знал, что в ней, но все равно перехватил поудобнее теплыми пальцами, а потом сделал глоток. Дешевое вино, напоминавшее портвейн, тут же ударило в голову, а корень языка опалило неприятной горечью. И как она только это пьет? Забрав бутылку, Крис сделала несколько жадных глотков. Короткие пряди темных волос выбились из хвостика и теперь обрамляли ее вытянутое, строгое лицо, касаясь волевого подбородка.

– Говорят, сюда тяжело поступить. Но я из Московской перевелся. Всего месяц учусь.

– Дурак, что ли? Московскую консерваторию на эту морскую деревню променял?

Я стиснул зубы.

– Были обстоятельства, – процедил я. – Не твое дело.

– У, не кипятись. – Крис рассмеялась и опять сунула мне бутылку в руки. Я глотнул скорее по инерции, нежели от желания выпить дрянного вина. – Не мое, не мое.

– А кто он тебе?

– Не твое дело, – легко отбрила меня Крис, забрав бутылку.

Я раскачался чуть сильнее, и теперь ветер уже пробирался мне под расстегнутую куртку, слегка задувал в уши, но голос Кристины я все равно слышал. Она напевала под нос песню Цоя, совершенно не попадая в ноты – не удивительно, что ее не взяли в консерваторию. Хотя в ее низком, бархатистом тембре все равно был шарм.

– Я тоже не верю в несчастный случай, – серьезно сказал я. – Вот вообще.