Каждому свое - Елена Евгеньевна Съянова

только вторые сутки, и это уже заметно, – снова попытался возразить Гаррисон. – А он… да я уже сбился со счета, – четверо… пять суток почти не спал. К тому же всякие эксцессы… И вообще, подобный разговор преждевременен.

– Да что с тобой, старина?! – рассмеялся Даллес. – Ты заботишься о нем, как о дите малом! Чем возбуждаешь мое любопытство.

И Даллес, снова хлопнув коллегу по плечу, вылез из машины и направился через церковный двор к аллейке, ведущей в глубь разогретого солнцем садика. Охрана укрывалась за сиреневыми кустами. С другой стороны кустов торчали мужские ноги в светлых носках. Даллес заглянул туда и обнаружил Лея лежащим ничком на стожке из свежескошенной травы; неподалеку на скамейке сидела его супруга. Даллес подошел поближе и вежливо кивнул ей:

– Фрау Лей? Вы меня знаете?

– Да, – ответила она, чуть подвинувшись.

Он присел.

– Я хотел поговорить с вашим мужем, однако сделаю это позже. У меня есть также разговор и к вам.

– Я слушаю.

– Речь пойдет о вашем брате.

Она резко повернулась к нему. В зеленых глазах вспыхнул болезненный вопрос.

– Ваш брат здоров и скоро будет в Германии, – быстро отвечал Даллес. – Не беспокойтесь за него. Но есть одна проблема. От моих коллег мне стало известно о приступах амнезии, посещающих вашего брата. Последний приступ особенно затянулся. Возможно, возвращение на родину поможет вернуть ему память. Положительную роль могли бы сыграть и встречи с близкими людьми, которые…

Он не договорил, боковым зрением приметив, что Лей поднял голову и посмотрел в их сторону. Затем поднялся и, отряхнув с себя траву, подошел к скамейке.

Мужчины поздоровались. Даллес про себя заметил, как переменился Лей со времени их первой встречи меньше месяца назад. Можно было предположить, что он все это время провел в концлагере. Это было непонятно, поскольку имелись ясные указания предоставить пленнику максимальные удобства.

– Если я правильно расслышал, вы сказали: есть проблема, – сказал Лей. – В чем она?

– В том, где устроить вашей супруге встречу с братом. Мои коллеги уверяют, что пока не имеют возможности переменить для Гесса место пребывания, – ответил Даллес. – Но и откладывать свидание нежелательно.

– Говорите всё, сэр! – вкрадчиво попросил Лей.

– Голодовки, приступы буйства, странные припадки, наконец, недавняя, вторая уже попытка самоубийства… Сейчас он выздоравливает, однако мои коллеги опасаются…

– Что Гесс не доживет до суда, а главное – не поведет себя на нем должным образом? То есть не станет молчать обо всем, что компрометирует королевскую семью и сэра Уинстона? За это ему позволили бы разыгрывать амнезию и таким образом вывели бы из-под всех обвинений? Я правильно понимаю?

Даллес молча усмехнулся.

– А моя жена должна им в этом помогать? – продолжал Лей. – А почему не фрау Гесс? Впрочем, я догадываюсь.

– Я только выполняю просьбу моих английских коллег, – заметил Даллес.

– Моей жене, в конце концов, наплевать на англичан с их пакостями, однако до той поры, пока это не коснулось Рудольфа. А его, судя по тому, что вы сказали, это уже и еще как… коснулось! Так что расчет ошибочен.

Даллес прикусил губы. Поединок с Леем был открыт, и счет пока 0:1.

– Я бы не торопился с решением, – сказал он. – Фрау Лей может подумать.

– Сэр, я сэкономил время вашим коллегам с острова. Моя жена не станет думать над тем, что противоречит ее внутренним установкам. Она так устроена. Увы! – усмехнулся Лей. – Теперь я сэкономлю и ваше время. Мы с женой твердо решили остаться в Германии. Мой «опекун», похоже, это уже осознал. Так что вам есть прямой смысл соглашаться на мои предложения. Они принесут пользу не только моим несчастным соотечественникам. За каждое дело для немцев я стану вам хорошо платить.

0:2? Даллес повернул голову и откровенно, с любопытством, посмотрел на Лея. Тот сидел, откинувшись на спинку скамьи, одной рукой обнимая жену, другой – держа травинку и покусывая ее.

– А мы разве отказываемся?! – пожал плечами Даллес и улыбнулся. – Запустить пищевые заводы, вскрыть еще пару-тройку тайников… Кто же станет возражать?!

– У вас был ко мне какой-то разговор – я правильно расслышал? – безмятежно уточнил Лей.

– Правильно. Но не до конца. Я сказал вашей супруге, что сделаю это позже. – Даллес поднялся. – А пока, извините – дела. Всего доброго.

Едва он повернулся спиной к скамейке, Маргарита почувствовала, как напряглась рука Роберта, лежащая на ее плечах.

– Сукин сын… – пробормотал Лей, так подавшись вперед, точно собрался ткнуть чем-то уходящего в спину. – Как я не придушил его тут, на месте?!

– Ты все правильно сделал, успокойся, – быстро шепнула Маргарита. – Я знаю Руди… Представляешь, какого напряжения стоит ему его нынешнее положение?! Любой контакт с кем-то из нас был бы для него мучителен. Эльза, по-видимому, уже отказалась и этим подала мне знак.

Лей сильно, обеими руками потер себе лицо.

– А я ведь, и в самом деле, в какой-то момент едва не вцепился ему в глотку! Нервы сдают. Стыдно… когда подумаешь, каково Рудольфу.

Солнце уже опустилось на крышу кирхи. Они немного погуляли по саду, молча, глубоко вдыхая особенные нежные запахи последних майских дней.

Лей настоял на том, чтобы вылететь в Аусбург до сумерек. Гаррисон предлагал ехать поездом, чтобы хотя бы одну ночь всем спокойно поспать. Но спорить с Леем было на редкость утомительно. Этот человек как будто нарочно загонял себя.

Гаррисон начал это понимать. И задавался вопросом – для чего?

Маргарита могла бы ответить. Усталость нужна была Роберту как лекарство против утомления души.

В Аусбурге огромный консервный завод стоял нетронутым, но без основного оборудования. И снова американцы получили возможность убедиться в способности немцев быстро наладить дело. Всего ночь понадобилась на то, чтобы собрать необходимый персонал и, изъяв из «тайников» недостающие части для конвейера, начать монтаж.

К восьми утра собрали и достаточное количество рабочих. Немецкие инженеры и мастера сами ездили по домам, объясняли обстановку. Но даже им верили с трудом. Установка на саботаж и сопротивление была внутренней потребностью большинства немцев в эту весну, и рабочие с настороженностью встречали аргументы мастеров, главным из которых было обещанное обращение к ним Роберта Лея.

Лей все объяснил в своей манере – просто, но так, что сразу легло на сердце: нужно работать, другим путем из дерьма не выбраться; немцы должны сплотиться, спаяться трудом; они должны сейчас жить друг для друга – немец для немца…

Впервые понаблюдав Лея-оратора, Гаррисон про себя выругался и восхитился одновременно.

Другими глазами глядели на своего бывшего вождя бывшие члены Трудового фронта. Двадцативосьмилетняя работница отдела кадров Эрна Шмид, после гибели мужа в сорок втором году начавшая