Каждому свое - Елена Евгеньевна Съянова

class="p1">– Хорошо, я уйду, – кивнул Гаррисон. – Но и вам здесь незачем оставаться. Вы все отлично организовали; ваши сотрудники справятся и без вас. К тому же к вам вылетела жена.

По тому, как мгновенно напряглось расслабленное тело Лея, он понял: вот его уязвимое место – Маргарита.

– Ваши дети остались с фрау Гесс, в Констанце. Не беспокойтесь за них. Они под охраной и всем обеспечены, – добавил он, внимательно наблюдая: второй спазм напряжения пришелся на имя Гесс.

– Благодарю вас… очень любезно… – пробормотал Лей.

За любезности, однако, пора было бы начинать и расплачиваться.

– У меня к вам две просьбы, – остановил он собравшегося выйти Гаррисона. – У Трудового фронта еще остались непроплаченные контракты с вашими туристическими фирмами. Среди них два десятка мелких. Эти, я думаю, никаких репараций не дождутся, а разорятся уже сейчас. А мне бы этого не хотелось. Я бы мог передать вам документы и деньги; там не так много – миллионов сорок, в долларах. Только для этого придется съездить в Ахен.

Гаррисон про себя свистнул. Сорок миллионов каким-то турфирмам – одним взмахом из рукава! Начальство, видимо, хорошо знало, что делало, приставив его, опытнейшего офицера секретных служб, к этому «крезу», у которого, похоже, по всей Германии растыканы тайники.

– Вторая просьба, – продолжал Лей. – Я довольно долго жил здесь… Мне бы хотелось взглянуть на свой дом. Это близко, через три улицы. Я просто взгляну и вернусь обратно.

Гаррисон кивнул:

– Конечно, поезжайте. Только… если жили восточнее или южнее, то там одни руины.

– Значит, погляжу на руины, – ответил Лей.

Его дом уцелел, хотя и выглядел так, точно перенес оспу. Осколками кое-где сбило лепнину, раскрошило маленькие колонны под балконами; упавшая липа свои толстые нижние ветки, как пальцы, запустила в окна первого этажа, где были зал для танцев и оранжерея. В этой оранжерее его жена (его первая жена) чего только не выращивала поначалу! Он привел ее сюда – очень юную, строгую, тогда страстно любимую – и собирался прожить с нею здесь всю жизнь, казавшуюся бесконечной. На втором этаже – их спальня, где впервые вскрикнул их второй сын, позже появилась дочка. Наверное, уже нигде и никогда он не бывал так бездумно счастлив, как в этом доме, в котором после Первой войны начиналась новая жизнь.

Теперь, после Второй войны, дом стоит все такой же, готовый принять в себя продолжение жизни… Удивительно – сколько людей, должно быть, вот так же смотрят сейчас на свои руины, лаская их взглядами, вдыхая в них жизнь… А он – перед живым домом, как покойник, которого навсегда отсюда вынесли. У него даже не было желания войти внутрь, поглядеть, может быть, на прощанье, на свой рояль, подарок матери. А следовало бы войти! Подкатить рояль к окнам, раскрыть их все настежь и сыграть из Бетховена, Чайковского или Шопена! Вот это было бы настоящим прощанием, достойным хотя бы тех чувств, которые некогда питал к нему этот город. «А может быть, как раз, когда я стал бы играть Бетховена, в меня и полетел бы первый камень? Кто знает…» – подумал Лей.

Он вернулся и застал только что прилетевшую Маргариту. Глаза у нее были тревожные. Роберт объяснил, что ездил взглянуть на свой дом – стоит себе, даже стекла не все выбиты.

– Послушай, – сказала она, – я тут должна заняться кое-чем, пока американцы соглашаются. Нужно устроить детские спальни, поскольку очередь на несколько дней. Я это смогу организовать быстро. Американцы со мной очень вежливы. А ты, пожалуйста, поешь что-нибудь. Уже можно.

– В каком смысле? – не понял Роберт.

– В таком, что у тебя уже пупок прирос к позвоночнику.

Лей посмотрелся в зеркало. Да-а… Вот чего он никогда не позволял себе ни при каких жизненных обстоятельствах, так это подобного отражения. Конечно, он тут не на курорте… Однако побриться-то ему никто не мешает да и рубашку переменить. Вид уже приближается к такому, с каким не стыдно предстать перед «судом народов».

Они выехали в Ахен уже в сумерках под конвоем из пяти американских бронированных вездеходок. Здесь, в Северной Вестфалии, американцы до сих пор еще не чувствовали себя так спокойно, как на юге. В районе Дюрена недавно произошло несколько ночных перестрелок; между Дюреном и Ахеном взорвали железнодорожное полотно; постоянно шатались какие-то группы и группки переодетых в штатское молодчиков, открывавших шальной огонь по двигающимся к центру страны колоннам союзных войск.

– Тебе в самом деле так важно расплатиться с этими фирмами? – спросила в машине Маргарита.

Роберт смотрел перед собой в синеющее стекло машины, за которым уплывали от него знакомые рощицы по краям пригородного кёльнского автобана, и ответил так, как спрашивают, когда знают ответ:

– Ты хоть когда-нибудь мне верила?

– Всегда верила, – ответила Маргарита.

Это была правда. Но ему хотелось слышать ее еще и еще раз.

А она потому и приехала, что поверила и в его боль, и в его ужас перед этими наступающими сумерками, приехала, чтобы держать его руку и тогда, когда наступит для него ночь.

…Они много говорили с Эльзой. Говорили все проведенные вместе дни. Двойняшки занимались подросшим Буцем, всюду брали его с собой, понимая, как важно сейчас их мамам побыть вдвоем, чтобы принять какое-то решение.

– Если бы я могла поехать к Рудольфу! Если бы я только могла… я бы поехала, Грета. Я бы оставила тебе Буца и поехала бы! – сказала Эльза.

Но Эльза не могла поехать в Англию, где пятый год держали в заключении ее мужа – бывшего заместителя фюрера Рудольфа Гесса.

Машину сильно дернуло. Маргарита подумала, что они попали колесом в воронку от снаряда или наткнулись на что-то, но тишину распорола автоматная очередь; за ней другая. Огненные трассы то плотно – одна к одной, то зигзагами вырывались со стороны моста. Из броневиков, шедших впереди, тут же ответили; раздалось несколько взрывов; машину снова дернуло и развернуло. Шофер выскочил с автоматом и, открыв боковую дверцу, крикнул, что они должны немедленно перейти в броневик. С другой стороны к их машине подбежал американский капитан с тем же требованием – срочно покинуть «виллисы» и перебраться в вездеход. Он скороговоркой объяснил, что это, по-видимому, части той дивизии СС, что несколько дней назад перешла бельгийскую границу и теперь прорывается куда-то в район Рондорфа. Очереди внезапно стихли.

– Что вы будете делать? – спросил Лей Фила Мерфи американского капитана, руководившего движением их колонны.

– А черт его знает! – ответил тот. – Две наши машины уже на мосту; с той стороны въехали их «пантеры». Одно из двух – или мы их скинем в реку, или они нас.