Каждому свое - Елена Евгеньевна Съянова

В этом документе Лей протестовал против того, что после избиения, которому он подвергся, американские врачи лечат его тем, что «подкладывают к нему в постель мертвых детей».

– Вам прикладывали всего лишь пузыри со льдом… – начал полковник.

Лей судорожно скомкал листок:

– Я действовал по инструкции, – продолжал Гаррисон. – Чтобы признать вас даже временно неспособным отвечать за свои действия или слова, требуется присутствие немецкого врача. А вы его сами отпустили, еще в Тутлингене. Я обязан был…

– Пожалуйста, извините меня, – перебил его Лей, возвращая комок. – Очень прошу вас уничтожить… этот бред. Ничего подобного больше не повторится.

– А первая ваша жалоба не была бредом?! – усмехнулся Гаррисон. – Вы фактически оскорбили людей, которые спасли вам жизнь.

– Я заберу ее назад и извинюсь перед Бриттоном. Я просто был болен все это время. Я… извинюсь.

Полковник пожал плечами, сунул комок в карман и, сухо кивнув, вышел.

Лей стиснул себе голову. Она всегда казалась ему такой твердой, надежной, так крепко запертой!.. И как же теперь ему быть уверенным в том, что и еще какая-нибудь из химер не вылетит из нее наружу и не присядет у всех на глазах к нему на плечо, усмехнувшись и показав свои зубки?!

Над Берлином трепетали красные флаги и стоял запах гари, а вдоль канала Купферграбен уже сидели с удочками сосредоточенные рыбаки.

«А я думала, вся рыба в Шпрее до сих пор в обмороке», – пыталась шутить Джессика Редсдейл, когда их машина, петляя из-за бесконечных завалов, пробиралась к нужной им улице.

Милая, добрая Джессика! Это она добилась почти невозможного! Русские, правда, сразу поставили условие: прежде чем выдать тела детей матери Геббельса, допросить ее и фрау Маргариту Лей, крестную мать одной из девочек. К Маргарите интерес был особый, поскольку она была не только Лей, но и Гесс. Однако допрос оказался, скорее, формальностью. Фрау Катарину Геббельс спросили, где она жила последний год, когда в последний раз виделась с сыном – рейхсминистром, чем занимаются ее старшие сыновья и дочь, и, сверив ответы со своими данными, отпустили. О Маргарите все сведения были им заранее предоставлены. В Германии ее не было с тридцать девятого года. Ей задали всего два вопроса: имеет ли она какие-либо известия о старшем брате, из Англии, и с какими русскими авторами работает в качестве переводчицы. Возможно, советские чекисты даже ожидали, что фрау ответит им по-русски. Но Маргарита не смогла преодолеть внутреннего сопротивления. Русские не были виноваты перед ее родиной, напротив, виновата была ее родина, а с нею вместе и она, Маргарита, но эту вину нужно было нести с достоинством.

Русские и американцы сопровождали женщин в морг, затем – на кладбище. Американские офицеры взяли на себя всю физическую работу. Пока они копали могилы, русские стояли в стороне, глядя себе под ноги и по сторонам. Возможно, они выполняли какие-то инструкции, не позволявшие им вмешиваться; возможно, сами не хотели прикасаться к чему-то… но их молодые энергичные лица выглядели сейчас больными, а глаза как будто смотрели внутрь.

Фрау Геббельс все время тихо плакала; ноги ее уже плохо держали, и она, забывшись, жаловалась русскому офицеру, который несколько раз помогал поднять ее с мокрой от дождя травы, что вот, мол, у Есички головка всегда была не тем занята, но невестка-то о чем думала, что дала детей загубить?! Ведь шесть внуков, шесть! А какие были воспитанные, да выдумщики, и какие все разные, а Хельга, старшая, так повзрослела за этот год, так подросла девочка!..

Джессика привезла на кладбище священника; он прочитал молитву над «невинно убиенными». Такие молитвы читались теперь над всеми убитыми или умершими детьми Европы.

Детей похоронили под фамилией Беренд (девичья фамилия матери Магды). На этом церемония была закончена; больше ни на что разрешения не было дано.

Выезжали из Берлина, опять бесконечно петляя. Редкие оставшиеся в живых дома казались разноцветными, а погибшие – все серыми: горы и кучи руин.

Джессика позже вспоминала, как советский чекист спросил: что у нее, американской коммунистки, общего с женой и сестрой фашистских палачей? «Маргарита – мой лучший друг, – ответила я и добавила: – Она и вам не враг. Запомните это. Как оказалось, мои слова для них кое-что значили».

В Рехлине они расстались. Маргарита торопилась вернуться к мужу. Джессика собиралась проводить фрау Геббельс до Дюссельдорфа, а затем лететь в Штутгарт, чтобы сделать серию репортажей о национальном герое Франции генерале Шарле де Голле: его армия вступила в Штутгарт неделю назад.

– Что ты намерена делать? – прямо спросила Джессика Маргариту.

– Хочу поскорей перевезти детей – вернуться уж окончательно. И начать работать. Только еще не знаю – где.

Джессика понимала, от чего это зависит. Советские руководители и лидеры союзников с 42-го года открыто говорили о суде над главными нацистами. Но если президент США Рузвельт в речи от 12 октября 1942 года заявил о наказании «нацистских лидеров, непосредственно ответственных за бесчисленные акты зверств», то русские считали «необходимым предание суду специального международного трибунала… любого из главарей фашистской Германии, оказавшегося уже в процессе войны в руках властей государств, борющихся против гитлеровской Германии» (Из заявления советского правительства от 14 октября 1942 года).

Русские не стремились наказать весь немецкий народ. Но они были глубоко и тяжко на него обижены. Русские солдаты-рабочие в начале войны еще надеялись, что немецкий рабочий-солдат откажется убивать своего русского брата, что вся рабочая Германия поднимется на протест, на борьбу. В это верили, этому искали подтверждения в неразорвавшихся над Москвой бомбах, в выпущенных снарядах без запала… Но боль и кровь захлестывали Россию, и русские разуверились, ожесточились. Здесь была скрыта еще одна, невидимая рана, нанесенная России Германией, – предательство немецкого пролетариата.

А организовал, вскормил, вырастил и даже сформулировал это предательство человек, не посылавший на смерть армии и не носивший формы СС, но сказавший: «Германский рабочий это – человек-господин! Таково его самоощущенье, таковы и права», – Роберт Лей.

Еще в феврале 1945 года, в ходе Крымской конференции, союзники обменялись списками главных военных преступников, но имени Роберта Лея не оказалось ни в одном из них.

Джессика достала новые списки и тайком передала микропленку Маргарите. В них значились: Герман Вильгельм Геринг, Генрих Гиммлер, Иоахим фон Риббентроп, Рудольф Гесс, Альфред Розенберг, Вильгельм Кейтель, Эрнст Кальтенбруннер, Юлиус Штрайхер, Ганс Франк, Вальтер Функ, Фриц Заукель, Вильгельм Фрик, Карл Дениц, Зрих Редер, Альфред Йодль, Мартин Борман, Бальдур фон Ширах, Артур Зейсс-Инкварт, Франц фон Папен, Альберт Шпеер и Константин фон Нейрат.

В список преступных организаций вошли: Правительственный кабинет, руководящий состав Национал-социалистической партии, охранные отряды Германской национал-социалистической партии (СС), Служба безопасности (СД), Государственная тайная полиция (гестапо), штурмовые