Профессор Амлетссон - Адель Гельт

Этому, последнему, обстоятельству, я обрадовался неимоверно, почти до прижатия ушей и размахивания хвостом — некоему профессору всерьез показалось, что, положись он на товарища Хьюстона, тот непременно устроил бы какую-нибудь каверзу — возможно, не со зла, но лишь по причине излишней живости инженерского характера.

- Пятидесятые двадцатого, не согласился я, - это, как мне помнится, самое время расцвета городской архитектуры. Новые веяния, методы, поиск. Не могу, правда, вспомнить, ни одного зодчего того времени, но в Атлантике — почти повсеместно — встречаются красивые и удобные здания, выстроенные как раз этими парнями и именно в пятидесятые. Что офисы, что заводы, что жилые дома…

- Если Вы не заметили, - осклабился инженер, - то Вы сейчас не совсем в атлантической стране. Это, некоторым образом, Советский Союз, государство прямо противоположного социального строя. Стоит ли полагать…

- Законы развития инженерного уклада везде одинаковы, - я расслабился: инженер вернулся к своей, мне категорически неприятной, манере общения. Ощущение постоянно надвигающегося подвоха не исчезло совсем, но побледнело и спряталось. - Тем более, что ни техническое, ни технологическое сотрудничество Атлантики и Союза не прекращалось, кажется, ни на единый год — особенно, после того, как наши страны совместно победили во Втором Акте Великой Войны!

Мы, тем временем, поднялись по ступенькам типового бетонного крыльца и оказались в преддверии. Типовую же стеклянную дверь в металлической раме товарищ Хьюстон, кстати, перед Анной открыл — американец, в конце концов, оказался не полностью безнадежен!

Оказавшись внутри здания, компания наша направилась в сторону стойки хостесс, или как она тут называется: шаги глушил широкий красный ковер.

Мне на секунду показалось даже, что там, по ту сторону ковровой дорожки, ожидает что-то очень хорошее — например, сотни раз виданное в эловизионных постановках Вручение Главного Приза… Хотя, конечно, предстояло пока только заселение в отель.

- Любые объективные тенденции пасуют перед волюнтаризмом! - обрадовался возможности поспорить приумолкнувший было товарищ инженер. - Особенно с учетом того, что волевые решения принимает некто, облеченный всей полнотой власти, и категорически не желающий советоваться со специалистами…

Мне очень нравится проверять на живых людях нехитрый психологический прием, который отец мой, например, называет «поиграть в собачку» — в этом мне, конечно, сильно помогает строение морды лица. Это вот так: если в компании несколько человек, и у тебя более одного собеседника, нужно смотреть на обоих (или сколько их там) попеременно, останавливая взор ровно на одинаковое количество секунд на каждом, переводя же взгляд, слегка наклонять голову набок.

Практика показывает, что собеседники, привыкнув к такой манере поведения, внезапно перестают ощущать тебя как человека — это развязывает языки и позволяет услышать что-то такое, о чем в иной ситуации предпочли бы умолчать.

С друзьями я так, конечно, не поступаю, но новых знакомых — симпатичную девушку и неприятного мужчину — я встретил сегодня впервые, в отношении обоих испытывал некие подозрения, и потому…

- Кхе!, - вдруг заявила девушка Анна Стогова. Ей, видимо, наскучил наш спор-у-порога. - Товарищ Хьюстон, не стоит вываливать на…

Переводчик оглянулась, будто забыв, кто еще должен присутствовать при беседе. Посмотрела на меня, перевела взор дальше, вернулась ко мне.

…профессора, - будто вспомнила Анна, - сразу все Ваши обширные познания! К тому же мне, наверное, стоит Вам напомнить о некоторых пунктах устава Партии, членом которой Вы…

Инженер вдруг осекся. Я видел очень хорошо: на холеное лицо, до того излучавшее самодовольство, вдруг наползла некая тень — хотя ни облачка на небе не наблюдалось.

- Пожалуй, Вы правы, Анна, - преувеличенно вежливо согласился ехидный хам. - Некоторых явлений и личностей, в подобных беседах лучше не касаться. Извините, профессор, - будто бы понурился инженер, и тут же предложил, как мне показалось, преувеличенно бодро: - Давайте сменим тему?

Тему сменили, тем более, что красный ковер кончился, стойка же, наоборот, началась: предстояло получение нового опыта.

Не раз уже замечал: слушаешь рассказ о чем-то далеком, и, в силу удаленности, непонятном — смело дели на восемь!

О советском гостиничном сервисе мне рассказывали. Рассказывали, преимущественно, эмигранты: те немногие, кому по нашу сторону Рассвета оказалось интереснее, чем по когда-то собственную. По рассказам этим получалось, что за каждой стойкой советской gostinitsa обязательно высится — и, непременно, высится монументально — колоссальных габаритов женщина в типовом шевиотовом платье. Прическа такой дамы обязательно старомодно-высока, уложена методами, забытыми в Атлантике еще сто лет назад, выражение лица — негодующе-надменное, поведение — соответствует выражению…

Все меняется, стоит такой гранд-даме опознать в потенциальном постояльце иностранца, причем — в этой части рассказа взор беглеца от советской действительности становился томным — иностранца настоящего, из дальней заграницы, как все сразу же меняется.

В общем, рассказывали, значит — врали.

Хостесс оказалась совсем молоденькой девушкой какого-то из малорослых народов: во всяком случае, за привычной высоты стойкой она стояла не на полу, а на низеньком — это я, изловчившись, увидел в зеркале — табурете.

Личико было явлено круглое, улыбчивое и курносенькое — как у практически всех знакомых мне полуросликов, прическа тоже ничем особенным не отличалась, каре и каре. Даже говорила она совершенно нормальным тоном, и, кстати, не со мной!

- Это товарищи, - услышал я некоторую часть речи девушки Анны Стоговой. Поздороваться с хостесс переводчица, видимо, успела раньше — пока я вспоминал рассказы эмигрантов и искал знакомые по этим рассказам совпадения, - Амлетссон и Хьюстон. Вот путевой лист.

Девушка за стойкой мило похлопала длинными густыми ресницами, улыбнулась,