Профессор Амлетссон - Адель Гельт

Гном не ответил ничего. Промолчали и его коллеги, и я вдруг учуял, что товарищи буквально давятся тщательно, но неумело скрываемым смехом. Широко улыбался американско-советский инженер, и даже девушка Анна Стогова покраснела сильнее обычного.

Надо мной нельзя насмехаться! Я, между прочим, целый профессор, и не потерплю…

Додумать про нетерпение не успел: переводчица вмешалась почти вовремя.

- Господин профессор! - решительно уточнила Анна Стогова. - Произошло недопонимание! В составе чая, конечно, нет никакой слонятины, это просто картинка на упаковке. Логотип!

Смешнее мне не стало, но отомстить за насмешку, пусть и невольную, стоило, поэтому я рассмеялся.

Так и развлекались: выпили чаю, потом выпили его еще раз, потом курящие — в том числе, некий профессор, единственный на всю комнату — пошли, по странному выражению, «подышать». Дело близилось к обеду.

- Уточните еще раз: кого мы ждем и почему не можем начать — кстати, что именно? — без этого господина? - я, наскучив ожиданием, понемногу принимался звереть.

- Извините, профессор, но я еще раз попрошу Вас не употреблять слово «господин» применительно к гражданам Союза. Если Вам так претит слово tovarisch, ограничьтесь, пожалуйста, фамилией: это вполне допустимо. - Девушка Анна напомнила мне о достигнутой буквально накануне договоренности. Пришла моя очередь краснеть, и я покраснел, только под моей замечательной короткой шерстью этого было совершенно не разглядеть.

- К тому же, - продолжила переводчица, - это не он, а она, и, кстати...

Дверь открылась резко, явно распахнутая рукой решительной и сильной, и на пороге предстала та самая, полдня ожидаемая, она.

- Здравствуйте, товарищи. - Это приветствие, типичное для Советской России, я понимал уже без переводчика. - Proshu proschenia, zaderjali v glavke.

Конечно, ничего бы не получилось — а я и не мечтал даже, просто представил себе на полвздоха, как оно могло бы быть. Причин тому, что не получилось бы, имелось сразу две.

Во-первых, дома, на Зеленом Острове, меня ждала Рыжая-и-Смешливая, ждала изо всех сил, почти из этих сил выбиваясь. Во всяком случае, числовые демоны с новыми письмами посещали мой элофон не реже двух раз в сутки, рано утром и поздно вечером, и содержание этих писем было далеким от простого приветствия или пожелания спокойной ночи. Девушка старалась, чтобы я о ней не забыл, я и не забывал.

Во-вторых, мы, киноиды, в первую очередь антропо-, и уже потом все остальное, но предубеждение против межподрасового скрещивания в нашем отношении куда сильнее, чем, например, в случае с брачными играми эльфов и дворфов: мы слишком похожи на собак. Впрочем, об этом я то ли уже говорил, то ли всерьез собирался…

Полностью уверен: схожие чувства ненадолго возникли буквально у всех, даже у привычно, но неожиданно покрасневшей Анны Стоговой: вновь прибывшая и пока не представленная собранию женщина была нечеловечески хороша собой.

Было ей, навскидку, около тридцати человеческих лет: самый расцвет зрелой красоты, если говорить о суках, то есть, конечно, женщинах, хомо сапиенс сапиенс. Росту высокого, как бы усиленного дополнительно высоким каблуком, она смотрела на меня немного сверху, хотя я уже и не сидел, взглядом слегка раскосых своих глаз, обрамленных пушистыми ресницами. Глаза эти и эти ресницы завладели моим вниманием неотвязно, и ничего большего я разглядывать не стал, а если бы и стал, то вряд ли бы сразу запомнил.

- Наталья Бабаева, профессор! - женщина шагнула вперед и протянула мне руку, каковую я, с огромным интересом и удовольствием, пожал. - Я — главный администратор Проекта, - продолжила она на приличном британском, - рада приветствовать Вас в нашем дружном коллективе!

Шерсть на загривке немедленно встала дыбом. Носом своим я отчетливо ощутил, почти визуализировал, поток мощнейшего интереса, возникшего у американского инженера к главному администратору, и интерес этот был категорически далек от рабочего. Резкое изменение гормонального фона заметила и администратор Наталья.

- Товарищ Хьюстон, держите себя в руках, пожалуйста, - вновь прибывшая как-то по-особенному изогнула бровь. Наваждение спало.

- Чертова русалка, - прошептал инженер еле слышно, но мои мохнатые уши звук, конечно, уловили. Что же, русалка — как я сразу не понял… Это, между тем, многое объясняет.

Русалок не привечают нигде — кроме подозрительного уже в своей видотерпимости Советского Союза. Причиной тому — удивительная природная способность, выражающаяся в умении моментально находить общий язык с коллективами любого размера и сути, частично подчиняя, частично очаровывая всех вместе и каждого по отдельности.

В любом обществе, кроме коммунистического, такая способность совершенно неуместна: хомо атлантикус, человек западный, не терпит подобного откровенного издевательства над своей свободой и ограничения вытекающих из нее прав, в СССР же такое поведение прекрасно ложится на общую канву всеобщего согласия и подчинения. Проще говоря, в Союзе русалки заслуженно считаются совершенно идеальными начальниками среднего звена, и я об этом где-то даже читал. Ограничителей нечестной эфирной силы, каковыми наши, атлантические мермейдоиды будто даже хвалятся, советские их соплеменники, кстати, тоже не носят.

«Однако, интересная у них тут кадровая политика,» — подумалось мне. «Надо будет обновить конструкт Свободы Воли».

В экспедиции, вернее, в здании, из всего интересного во внешнем виде которого красовалась старинная бронзовая табличка с соответствующей, как мне объяснили, советской надписью, мы задержались, в итоге, совсем ненадолго. Решение некоторых бумажных вопросов заняло с четверть часа: вынужденным бездельем мы маялись кратно дольше.

- Из гостиницы, - сообщила товарищ Бабаева, когда мы остались вчетвером, наша вчерашняя компания плюс она сама, и стояли, в ожидании транспорта, на крыльце, - мы выпишемся позже, ближе к концу дня. Нет никакого смысла прямо сейчас забирать вещи и ходить с ними по городу, а нам предстоит попасть еще в несколько мест. Точнее, нам — это вам, товарищи, я вас сейчас оставлю.

Администратор проекта прошептала под нос что-то на советском, но сильно искаженное слово «бюрократ» я уловил. Видимо,