Играть... в тебя - Мария Зайцева

— У тебя два часа.

Бл-я-я-а-а-а…

— Окей.

Сбегаю вниз, прыгаю в тачку и несусь на бешеной скорости домой. К моей Птичке, которую мне нужно срочно вернуть! Как угодно! Потому что я, оказывается, нихера не готов к тому, что мой мир вот так внезапно рухнет, и наступит темнота.

25. Сава. Предчувствие неизбежного

Пока еду, вынужденно тормозя на каждом блядском светофоре, потому что единственное, чего мне сейчас не хватает для полного комплекта, так это развеселой погони с люстрой и громкоговорителем, набираю бессмысленные СМС Ольке еще и еще. Просто для того, чтоб убедиться: меня не блоканули. И читают.

Это дает надежду. И заставляет включать мозг для того, чтоб придумать удобоваримую легенду.

Рассказать Птичке о том, кто я такой, кажется тупой затеей. Потому что в этом случае я нихрена не добьюсь, только блоки по всем мессенджерам отхвачу.

Слова нужные не подбираются, вообще в башке пусто и стрессово.

У меня ужасно мало опыта в вопросах разруливания собственных косяков, к сожалению.

Как-то до этого косячил и спокойно отвечал за все, не особо напрягаясь.

Например, когда утащил в небольшое путешествие нынешнюю будущую жену моего братишки Сандра, даже не думал, как буду расплачиваться за нахальство. Верней, прикидывал, что Сандр может разозлиться, и мне было дико интересно, насколько. Прямо хотелось понять уровень его залипания на этой светленькой кошечке.

Выяснил, блядь…

Братишка залип конкретно, и наказал меня изощренно, проявив фирменный симоновский нрав и жестокость. Хотя, я ему благодарен. Если б не его желание меня примерно наказать, не было бы в моей жизни Птички. А, значит, и жизни бы не было, такой, какая она сейчас.

В кайфе и солнечных лучах, раскрашивающих веснушками милый курносый носик.

В бесконечном, невозможном каком-то наслаждении, когда я, устав от нашего смешного ремонта своими силами, усаживал мою Птичку на подоконник и жадно жамкал ее, тискал, дышал ею, стремясь насытить легкие до предела. А потом брал ее, дрожащую, напряженную, чуть растерянную моим напором, прямо там, на широком старом подоконнике.

И моя Птичка сладко щебетала, обвивая меня тонкими сильными ножками. И в глаза мне смотрела, так доверчиво. Так открыто. Так влюбленно. А солнечные утренние лучи сквозь ее волосы пробивались, создавая вокруг макушки ореол. Самая чистая, самая искренняя, самая моя.

Блядь…

Я не могу это все потерять!

Не могу просто!

Меня дико бесит даже сама мысль о такой возможности, злит то, что я — совершенный дебил.

И не предпринял никаких шагов, чтоб не допустить этого!

Тупо спрятал голову в песок, идиот!

И поплыл по течению, счастливый и довольный, надеясь по привычке своей давней, что оно само вырулит.

А оно и вырулило! Но не туда, куда мне надо!

У старого хрущевского домика, где находится квартира, которую я привык считать нашей, я торможу, пугая визгом шин ночных бомжей, и вываливаюсь на асфальт чуть ли не на четвереньках.

Забегаю в подъезд, который тут, само собой, без кодового замка, бегу по лестнице, даже ног не чуя. Просто взлетаю, блядь, на собственной злости и волнении.

Всовываю ключ в замок… И ничего не происходит!

На защелку закрыла!

Злясь, луплю по ветхой двери обеими кулаками, сверху летит побелка и какая-то труха.

— Открой… Птичка… Открой, ну… — это мой хрип такой тупой? Да? Блядь… Словно маньяк. А я и есть маньяк. Я сдохну, если не поговорю с ней! — Ну открой же! Давай поговорим!

Я повышаю голос, уже рыча в полную силу. Я тут сейчас всех, блядь, перебужу! Всех бабулек и мамаш с детенышами! И похуй! Пусть полицию вызывают! Все равно сюда никто не приедет, тут место гиблое!

— Оля! Открой! Оль, я знаю, что ты там! Открой!

Снова луплю в дверь.

Я же ее просто вынести могу, там косяки трухлявые, гнилые все насквозь!

— Я дверь вынесу, Оль!

— Попробуй только, — строго отзывается моя Птичка из-за двери, и это меня наполняет дичайшей радостью: она говорит со мной! Она не игнорит!

— Оля… Оль, Олечка, Птичка моя… — торопливо закрепляю я результат, — блядь… давай поговорим, а? Ты все не так поняла, честно! Открой дверь.

— Нет, — все так же строго отвечает Птичка, — так говори. И прекрати буянить, а то я вообще отсюда съеду. И не вернусь.

Я холодным потом покрываюсь от самой этой простейшей мысли: она может уехать! Ей есть куда, вообще-то! Нет! Нет-нет-нет! Этого нельзя допустить!

Выдыхаю, сжимая руки в кулаки и призывая все свое спокойствие.

— Хорошо… Оль… Ну хоть открой. На цепочку. Я посмотреть хочу…

— Я не хочу. Насмотрелась уже.

Блядь… Точно меня с этой шмарой Марьянкой видела! Вот первый кандидат на растаптывание! Никакой пощады не будет! Чтоб знала, как лезть без разрешения!

— Оль… Я реально работал, понимаешь?

— Все… — выдыхает она разочарованно, — Сава, я думала, ты правду скажешь, а ты…

— Да это правда, Оль! — повышаю я голос, — приват-вечеринка! Мальчишник! Завтра свадьба! Обговаривали заодно с клиентом кое-какие вопросы! Ну честно, малыш!

— Я тебя видела… — говорит она сухо, но чувствую, что прямо на нерве вся. Черт! Ну хоть бы открыла! Я бы ее обнял, заласкал, зацеловал, утешил! Расслабил… — С клиентом. С клиенткой, вернее.

— Да малыш! Блин! Ну это просто знакомая! Прицепилась! Там дядьки серьезные сидели, она и пришла! А ко мне так… Мы с ней когда-то мутили! Ничего серьезного вообще, малыш! Ничего! Ну если ты видела, то ты же все видела! Я же ее не целовал, не трогал!

Пока говорю, лихорадочно вспоминаю ситуацию с Марьянкой. Точно не трогал? Не целовал — это сто пудов, мне, кроме моей Птички, ни к кому прикасаться не хочется… А вот насчет рук… Не помню, блядь! Все же чисто на автомате!

— Малыш… — понижаю я голос, шепчу, упершись лбом в дверь и держа себя в руках так, что кулаки сжатые белеют, — малыш… Ну реально, это все просто совпадение… Ошибка…

— Чья свадьба? — перебивает она меня.

— Чего?

— Свадьба, спрашиваю, чья?

— А-а-а-а… Да мужика одного. Симонов Александр.

— Однофамильцы, получается?

— Ну да… Симоновых в городе десять человек еще, малыш… А ты чего спрашиваешь? Знаешь его?

— Нет.

Я слышу сомнения в голосе, и дико радуюсь, что это уже не категоричная и бескомпромиссная холодность.

Я, конечно, опять нагнал, дебил, но теперь я буду аккуратней. Главное, чтоб поверила.

Главное, чтоб пустила.

А там — разрулим.

— Пусти меня, Птичка… Я дико скучаю… Пусти…

— Нет.

Ох, блядь…

— Мне надо подумать, — холодно отвечает она, — уезжай. Завтра у меня пары до вечера, а утра — тренировка. И