Сталин. Том 2. В предчувствии Гитлера, 1929–1941 - Стивен Коткин

сделку стали для страны настоящим нокаутом[4417]. «Условия мира обременительны для нас, — указывал Таннер, участник неудачных переговоров, — однако правительство радо, что договор не ограничивает суверенитета и независимости Финляндии и что программа правительства Куусинена не будет выполняться»[4418]. В Хельсинки были приспущены флаги, газеты вышли с черными рамками, по радио играли похоронную музыку.

В финляндском вопросе Сталина поддержали двое из числа его наиболее свирепых критиков-эмигрантов. Павел Милюков, бывший лидер конституционных демократов (кадетов), живший во Франции, говорил о Зимней войне: «Мне жалко финнов, но я за Выборгскую губернию»[4419]. Троцкий тоже поддерживал СССР в конфликте с Финляндией, вслед за идеологом Ждановым воображая, что советское вторжение станет сигналом к началу классовой гражданской войны в Финляндии. Троцкий утверждал, что, как и в Испании, правы те, кто выступает на стороне левых, хотя финским рабочим и крестьянам оказалось сложно избавиться от помещиков и буржуазии. В реальности, разумеется, финские рабочие и крестьяне упорно поддерживали «буржуазный» режим. После войны Троцкий писал, что «Авторитету диктатора [Сталина] нанесен непоправимый удар»[4420].

Сталин не стал требовать от хельсинкского правительства подписания пакта о взаимопомощи вроде тех, что были навязаны прибалтам[4421]. По-видимому, он стремился избежать если не дальнейших осложнений в отношениях с западными державами, то по крайней мере захвата ими плацдарма в Скандинавии под предлогом «помощи» угнетаемой Финляндии. Также нужно напомнить, что в составе царской России Финляндия имела особый статус (а в течение какого-то времени и собственную конституцию). Также, возможно, Сталин был впечатлен сопротивлением, оказанным финнами. «Мы знаем, что Петр I воевал двадцать один год за то, чтобы отобрать всю Финляндию у Швеции», — говорил он в следующем месяце советским военным, видимо, в порядке объяснения, почему Финляндия не была аннексирована[4422].

В международной системе, не прощающей ошибок, малым странам приходится быть умными — и чем меньше страна, тем умнее она должна быть, особенно в тех случаях, если в силу своего географического положения она привлекает к себе пристальное внимание со стороны великих держав и учитывается в их расчетах[4423]. Финское правительство было право с моральной и не право с геополитической точки зрения. В 1938 году руководители Чехословакии — оказавшейся в дипломатической изоляции, но имевшей передовую армию, — выказали неготовность расплачиваться за независимость ценой войны с Гитлером. В 1939 году находившиеся в дипломатической изоляции и при этом слабо вооруженные финны предпочли сражаться, однако на кону стоял не их суверенитет, а их нейтралитет, что понимали финский делегат Паасикиви, у которого были связаны руки, и фельдмаршал Маннергейм, и с запозданием поняли Таннер и остальные. Выступление Гитлера в защиту этнических немцев за границей оказалось ложью, только предлогом для того, чтобы проглотить все чехословацкое государство, но проявлявшаяся Сталиным забота о безопасности Ленинграда, даже если она напоминала об истории русского экспансионизма, не была просто предлогом.

Финляндия дорого заплатила за войну, которой можно было избежать. Почти 400 тысяч финнов (по большей части мелких фермеров) — более 12 % населения страны — добровольно эвакуировались с аннексированных Советским Союзом территорий в оставшуюся часть Финляндии, бросив свои дома и различное имущество, но при этом они спаслись от арестов. Финляндия потеряла 11 % своей территории и до 30 % своих довоенных экономических активов. Помимо того, что ей пришлось расстаться со значительно большей территорией по сравнению с тем, что она потеряла бы, если бы до войны пошла на политические уступки, не менее 26 662 финнов было убито и пропало без вести, 43 357 было ранено и 847 попали в советский плен. Прежде финны упорно не желали отдавать линию Маннергейма с ее укреплениями, но сейчас они все равно ее потеряли. («Даже будучи взорванной и пробитой во многих местах, — вспоминал Александр Солодовников, который весной 1940 года отправился на автомобиле из Ленинграда в только что завоеванный Выборг, чтобы создать там русскоязычный театр, — эта „линия“ поражала чудовищным нагромождением хитроумных дотов, дзотов, бетонных глыб и замаскированных ловушек»[4424].) В итоге финны лишились и своего заветного нейтралитета (вступив в союз с нацистской Германией).

Великие державы обычно могут рассчитывать на наличие серьезного пространства для маневра, позволяющего исправить даже самые вопиющие ошибки, но в конце 1930-х и в 1940-е годы это пространство резко сузилось. Вследствие финского сопротивления 105-дневная Зимняя война обошлась Сталину еще дороже, чем финнам. Правда, деспот все-таки обезопасил Ленинград, отодвинув от него границу, как и океанский порт Мурманск, а Красная армия, включая ее командование, получила ценный, хотя и болезненный, боевой опыт[4425]. Однако Советский Союз потерял убитыми и пропавшими без вести ни много ни мало 131 476 человек; еще не менее 264 908 человек было ранено или заболело, включая обмороженных, лишившихся пальцев на руках и ногах или ушей. Общие советские потери приближались к 400 тысяч человек примерно из 1 млн мобилизованных — почти 4 тысяч потерь в день[4426]. (Впоследствии во время Сталинградской битвы ежедневные потери составляли около 3300 человек.) Еще 5486 красноармейцев попали в плен, и многие из них после возвращения домой были отправлены в ГУЛАГ за то, что позволили врагу захватить себя. Разумеется, гигантские масштабы потерь хранились в тайне, но тем не менее во время дискуссии об уроках войны один из советских генералов язвительно заметил: «Мы захватили достаточно земли, чтобы похоронить своих мертвых»[4427].

В тени шокирующих потерь, понесенных Красной армией в декабре 1939 года, остались не только впечатляющие успехи февраля 1940 года, но и тот факт, что СССР в итоге одержал решительную победу и перевыполнил поставленные перед собой цели[4428]. Иностранные разведки ломали голову, не зная, как оценить силу гигантской Красной армии, и сейчас они решили, что нашли ответ: она ничего не может. Они не принимали во внимание всех сложностей войны в болотистом бездорожье, к тому же в разгар зимы, как их первоначально не принимали во внимание Сталин и его командиры. Германский Генштаб в канун нового 1940 года указывал, что в количественном отношении Красная армия — «грандиозное орудие войны», однако «русские „массы“ — не соперник армии с современной техникой и умелым командованием»[4429]. Даже после того, как Красная армия переломила ход войны, немцы, наряду с англичанами и французами, сохранили необоснованную уверенность в том, что Советский Союз — колосс на глиняных ногах. 31 марта 1940 года Гитлер на закрытой встрече в рейхсканцелярии со своими командирами назвал СССР «упорным противником», но далее объявил русских «неполноценными» и заявил, что у советской армии «нет командования», павшего жертвой еврейско-большевистской лжи[4430].