Сталин. Том 2. В предчувствии Гитлера, 1929–1941 - Стивен Коткин

Сталин в ходе дискуссии отмахнулся от того факта, что война началась зимой. «У нас северная страна», — сказал он, и «если бы наше военное руководство учило историю русской армии и следовало бы прекрасным традициям русской армии, то оно бы знало, что все наши самые впечатляющие победы были одержаны зимой». Он упомянул Александра Невского, разбившего шведов на льду, Петра I, разбившего шведов и Карла XII на Балтике, победу Александра I над шведами и покорение Финляндии, и победу Кутузова над Наполеоном[4442]. Сталин также раскритиковал армию за то, что в ее рацион включены галеты вместо сухарей, заявив, что во время финских морозов галеты замерзали и становились несъедобными. «Вот настоящий граф Кутузов ходил к солдатам и смотрел, что они едят, [а] вот „самодельный граф“ Кулик не делал этого (общий смех)». Невзирая на эту шпильку в адрес Кулика, Сталин хвалил артиллерию. «Мы теперь знаем секрет разгрома укрепленных полос. Мы единственная страна, которая знает этот секрет. Он заключается в том, что сперва нужно физически и морально подорвать противника тяжелой артиллерией, после этого пустить <…> пехоту». Также он сказал: «наш рядовой состав является прекрасным материалом, а вот командный состав оказался не совсем на высоте положения <…> Задача заключается в том, чтобы улучшить командный состав и тогда наша армия будет самой лучшей армией в мире»[4443].

Так вышло, что в последний день работы пленума Риббентроп дал указание находившемуся в Москве Шуленбургу снова пригласить Молотова нанести ответный визит в Берлин. «Само собой разумеется, что это приглашение распространяется не только на г-на Молотова, — телеграфировал нацистский министр иностранных дел. — И мы с нашими нуждами, и наши действительно все более тесные отношения с Россией только выиграют, если в Берлин приедет сам г-н Сталин. Фюрер не только будет особенно рад принять Сталина в Берлине, но и позаботится о том, чтобы ему был оказан прием, сопоставимый с его положением и значением, и окажет ему все почести, которых требует данное событие». Шуленбург в ответ выразил уверенность в том, что Молотов выполнит взятое им обязательство нанести ответный визит, хотя и не в нынешних обстоятельствах, поскольку такой визит разрушит видимость советского нейтралитета и повлечет за собой возможный риск объявления западными державами войны Советскому Союзу[4444]. Молотов, выступая в Верховном Совете 29 марта 1940 года, яростно нападал на Англию и Францию, в который раз заявил, что Советский Союз никогда не станет «орудием англо-французских империалистов в их борьбе за мировую гегемонию». Он сказал, что британское наращивание сил на Ближнем Востоке может производиться «во враждебных Советскому Союзу целях»[4445].

Между тем советские торговцы производили закупки в Берлине. В тот же день 29 марта Иван Тевосян, говоривший по-немецки армянин из Карабаха, встретился с Герингом. Грузный глава люфтваффе обещал поставить заказанные самолеты «Юнкерс-88» в апреле и мае, отмечая: «не было случая, когда бы я, Геринг, не сдержал слова», и добавив, что «интересы обеих стран требуют, чтобы Германия и Советский Союз были вместе. Таково мнение фюрера. Он решил это твердо и бесповоротно <…> Это желание Гитлера известно дуче; о нем знают и Англия с Францией». Также Геринг отметил, что «он лично неоднократно говорил финнам, что маленькому государству нет смысла воевать с такой большой страной, и рекомендовал принять советские условия». Тевосян — едва избежавший когтей Берии как мнимый «немецкий шпион» — подчеркнул дружественный характер двусторонних отношений, «подтвердил действие экономического соглашения от 11 февраля 1940 года», но указал, что хотя советская сторона отгрузила все, что было у нее заказано, «Германия до сих пор не поставила СССР ничего, ни единой заклепки». Геринг, прервав его, выразил сожаление этой медлительностью со стороны Германии. «Даю вам мое слово, я гарантирую»[4446].

31 марта путем слияния советской Карелии с территориями, отобранными у Финляндии (части Карельского перешейка и приладожской Карелии), была образована Карело-Финская Советская Социалистическая Республика. КФССР стала двенадцатой союзной республикой и единственной, в которой титульная национальность (финны) составляла меньшинство населения (около четверти). Вскоре после этого Сталин поставил во главе КФССР Куусинена[4447].

В Москве на очередном армейском совещании по итогам Зимней войны (14–17 апреля) Сталин сделал козлом отпущения своего главу военной разведки, Проскурова[4448]. В преддверии войны советская военная разведка составила альбом фотографий и зарисовок линии Маннергейма (возможно, на основе карт, предоставленных немцами после подписания пакта 1939 года). Этот альбом лежал на столе у Мерецкова[4449]. Правда, в дальнейшем оборонительный пояс был модернизирован. Однако Мерецков не осознал или проигнорировал значение укреплений для своего военного плана[4450]. В то же время похоже, что крайняя сверхсекретность не позволила поделиться некоторыми разведданными, имевшимися в распоряжении центрального командования, с Ленинградским военным округом, которому Сталин поручил ведение войны[4451]. В более широком плане один молодой офицер фронтовой разведки, впоследствии ставший перебежчиком, писал (вероятно, правдиво), что «на картах Финляндии, предоставленных нам военной разведкой, было очень мало подробностей, что свидетельствовало о небрежной работе <…> По иронии судьбы, вскоре мы обнаружили, что на картах той части Советского Союза было столь же мало подробностей»[4452]. Проскуров в ходе дискуссии на армейском совещании отбивался от критики со стороны Сталина, Мехлиса и Мерецкова, судьба которого тоже висела на волоске[4453]. Мерецков сетовал на то, что у армейского командования нет доступа к иностранным журналам — богатому источнику сведений о состоянии военных дел. «Нетерпимая ситуация», — вмешался Сталин. Проскуров объяснил, что сведения из зарубежных журналов переводятся на русский язык, но не распространяются. «Почему? — спросил Сталин. — Там есть клевета на Красную армию»[4454].

Проскуров, герой-летчик, ответил за все (а впоследствии получил пулю в затылок)[4455]. Впрочем, Сталин критиковал и себя — правда, косвенно. «У нас <…> хвастались <…> что мы всех можем шапками закидать», — говорил он (17.04.1940). — «Нам страшно повредила польская кампания»[4456]. Не «я», а царственное «мы». В первую очередь он упирал на то, что Гражданская война в России «не настоящая война, потому что это была война без артиллерии, без авиации, без танков, без минометов». Однако геройские атаки конницы не годятся против танков и артиллерии. «Так вот что помешало нашему командному составу с ходу вести войну в Финляндии по-новому, не по типу Гражданской войны, а по-новому? — задал риторический вопрос Сталин. — Помешали, по-моему, культ традиции и опыта Гражданской войны. Как у нас расценивают комсостав: а ты участвовал