Цельнометаллическая оболочка (Старики и Бледный Блупер) - Густав Хэсфорд

Разведгруппы противника наблюдают за нами с гребней холмов, ищут ошибки в охранении. Они все еще хотят прибрать к рукам это проклятое место.

Жужжит полевая рация. Я поднимаю трубку. Рядом

находится салага и пытается застегнуть молнию на ширинке.

Какая-то ебаный шакал с командного поста в Мешочном городе требует доложить обстановку, после чего громко зевает.

Вместо того, чтобы ответить механическим монотонным голосом «все спокойно», я произношу с нарочитым гуковским акцентом: - Я генерал Во Нгуен Зиап. Обстановка нормальная, жопа полная.

Гребаный шакал у радиостанции ржет и говорит: -Обожди чуток.

Потом говорит кому-то на заднем плане: - Это Шутник. Говорит, что он япошка.

Оба шакала ржут, обсуждают, какой я псих, потом голос из рации произносит:

— Принято, Шутник. Вас понял.

Я кладу трубку.

Салага ждет моих дальнейших действий, стоя почти по стойке «смирно».

Я пытаюсь держать салаг до усрачки зашуганными. Будешь бояться неправильно - можешь погибнуть, но правильная боязнь может уберечь от гибели. Салаги неспособны глядеть на мир суровыми морпеховскими глазами. Не все пехотинцы понимают горькую истину: живучи как кошки - только те, кто быстро реагирует. Мертвецы - это те детишки, что не могут быстро включиться и врубиться что делать, за то и расплачиваются.

Тут ведь как? - взрослеть надо сразу, быстро, за один день, иначе не успеешь. Только так.

Пули - они ведь из настоящего металла. Пулям насрать на то, что ты тупым родился.

Дай салагам легкой жизни - и жить тебе станет смертельно скучно. Они будут рассказывать тебе последние

слухи. Будут жаловаться. Будут сыпать банальностями из провинциальных газет, всякой идиотской херней о происхождении вселенной и о смысле жизни. Будут рассказывать о том, в каком лагере проходили подготовку, о спортивных призах, завоеванных в школе, будут показывать фотографии девчонок-малолеток, уверяя, что это их подружки. Будут рассказывать о том, что успели понять о себе, о Боге и своей стране, будут делиться мнениями о Вьетнаме.

Именно поэтому салаги так опасны. Они постоянно размышляют о том, как свет преломляется в воде, образуя радугу, о том, почему прорастают зерна. И, когда их убивают, в головах у них столько всего, что они забывают о том, что им лишь надо оставаться в живых.

— Как зовут, боец?

— Рядовой Оуэнс, сэр. - Он делает шаг вперед. Я отпихиваю его обратно.

— Давно в стране, свинота?

— Целую неделю, сэр.

Я отворачиваюсь. Не смеюсь. Считаю про себя, чтобы совладать с собой, и выполняю строевое «кругом».

— Отвечать на этот вопрос следует «целый, на хер, день». И засунь куда подальше всю эту уставную херню про сэров, жиртрест. Захлопни вонючую варежку, свинья, и слушай сюда. Сейчас я обрисую тебе ситуацию, потому что ты величайший засранец на планете. Не вздумай пинать хуи, если тянешь лямку в блиндаже на моем участке! Приказываю собраться и держать ухо востро. Во Вьетнаме добренькие до конца срока не дотягивают, здесь выживают только чудовища. Не потопаешь - не полопаешь. Пару недель назад, в своей зачухан-ной школе, ты был королем! У тебя была крутая тачка, и ты там перед девками выебывался, но хочу довести

до твоего сведения, что во Вьетнаме тебе предстоит получить такое образование, какого ни одна школа не даст. Считай, что ты еще не родился, родной. И задача твоя — стоять тут и останавливать собою пули, которые могут попасть в людей поважнее тебя. Не успеет солнце взойти, солдат, а ты уж сможешь пополнить собой мешок с останками, не подлежащими опознанию. Если повезет - сразу сдохнешь.

Салага смотрит на меня так, будто я ему только что пощечину отвесил, но ничего не говорит в ответ.

— Мы ведь юные Квазимоды, звонари адской колокольни, и довольны здесь как свиньи в говне, ибо работа наша - убивать, а здесь этого вдоволь. Командующий корпуса морской пехоты своим приказом направил тебя в Кхешань, чтобы ты здесь боевого опыта набрался. Ты здесь вовсе не затем, чтобы получить О-Т-У, Орден Тупорылого Урода. Идиоты одним хороши - живут недолго. Бог жизнь дал, а М79 забрал. Именно так. Добро пожаловать в жестокий мир.

Он замирает по стойке «смирно», будто ему кол в задницу вбили, с подбородком, прижатым к груди.- Так точно, сэр!

Я прохожу по грязному помосту из ящиков от боеприпасов. Беру с бруствера толстенький цилиндр из черного картона. Обрываю черную клейкую ленту, охватывающую картонный цилиндр, он раскрывается. Оливково-коричневое яйцо падает мне в руку - твердое, тяжелое, холодное. Скоба прихвачена лентой, ее я тоже обрываю.

— Фильмов про войну с Джоном Уэйном насмотрелся, это понятно. Ты, наверное, думаешь, что в Голливуд попал, и сейчас у тебя кинопроба!? И в финальном эпизоде данного фильма я должен превратиться в сентиментального размазню с добрым сердцем. Но ты все-

го-навсего салага ебаный, каких тут много, и из-за своей тупорылости ты ни хрена не умеешь — кроме как под пули подставляться. Мне на тебя насрать. Ты для меня -безымянная штатная единица в виде пучеглазого одушевленного предмета. Я много пацанов повидал — как пришли, так и ушли. Я обязан сохранить себя в боевом состоянии. В механизме морской пехоты, я самый боеспособный рядовой, и обязанности свои я выполнял, выполняю и буду выполнять.

Я прижимаю гранатную скобу большим пальцем, просовывая палец другой руки в кольцо.

Выдергиваю чеку.

Кладу кольцо в карман.

Салага не отрывает глаз от гранаты. Он сейчас думает, что я, наверное, чокнутый. Он пытается отодвинуться от меня, но я тычу ему в грудь гранатой и говорю: - Бери, Салага, или доведешь меня до крайности. Быстрей!

Салага неловко, будто обосравшись от страха, прикасается к гранате кончиками пальцев, как будто боится обжечься. Дрожащие пальцы зажимают скобу.

Терплю его смрадное дыхание, прямо в мое лицо, пока не убеждаюсь, что он крепко прижал скобу, затем разжимаю пальцы.

Салага держит гранату в вытянутой руке, будто это поможет, если она сработает. Он не в силах оторвать от нее глаз.

Рассказываю ему:

— Ну так вот, если чего будет нужно, к интендантам не ходи. Они все хорошее на черном рынке сбывают. Интенданты ничего тебе не выдадут, хотя