Декабристы рассказывают... - Э. Павлюченко Составитель

меня сделать подробное исследование, по которому открылись такие неистовства, что всех сих трех офицеров принужден представить я к военному суду. Да испытают они в солдатских крестах, какова солдатская должность. Для них и для им подобных не будет во мне ни помилования, ни сострадания.

И что ж? Лучше ли был батальон от их жестокости? Ни частной выправки, ни точности в маневрах, ни даже опрятности в одеянии — я ничего не нашел; дисциплина упала, а нет солдата в баталионе, которой бы не почувствовал своими плечами, что есть у него начальник. После сего примера, кто меня уверит, что есть польза в жестокости и что русский солдат, сей достойный сын отечества, которой в целой Европе почитаем, не может без побоев быть доведен до исправности. Мне стыдно распространяться более о сем предмете, но пора быть уверенным всем тем г.г. офицерам, кои держатся правилам и примерам Вержейского и ему подобных, что я им не товарищ, и они заблаговременно могут оставить сию дивизию, где найдут во мне строгого мстителя за их беззаконные поступки.

Обратимся к нашей военной истории: Суворов, Румянцев, Потемкин, все люди, приобревшие себе и отечеству славу, были друзьями солдат и пеклись об их благосостоянии. Все же изверги, кои одними побоями доводили их полки до наружной исправности, все погибли или погибнут — вот примеры, которые ясно говорят всем и каждому, что жестокое обращение с нижними чинами противно не только всем правилам, но и всем опытам. В заключение чего объявляю по дивизии: 1-е — г. майору Вержейскому отказать от баталиона, а на место его назначаю 32-го егерского полка майора Юмина, 2-е — г. капитану Гимбуту отказываю от роты, 3-е — г. прапорщику По-наревскому отказываю от всякого рода команды, 4-е — всех сих офицеров представляю к военному суду и предписываю состоять на гауптвахте под арестом впредь до разрешения начальства.

Кроме сего, по делу оказалось менее виновными следующие офицеры, как-то: поручику Васильеву во уважение того, что он молодых лет и бил тесаками нижних чинов прежде приказов г. главнокомандующего, г. корпусного командира и моего, майорам: Карчевскому и Данилевичу, капитану Парчевскому, штабс-капитанам Станевичу и Гнилосирову, поручикам Калковскому и Тимченке и подпоручику Китищину за самоправные наказания, за битие из собственных своих рук, делаю строгий выговор. Объявляю им две вещи: первую, что так как многие из них не спрошены комиссией, то могут они, если чувствуют себя невинными, рапортом прямо на мое имя требовать’ суда, нс тогда подвергнутся всем последствиям оного, и 2-е, что ежели еще за ними откроются таковые поступки, то подвергнутся участи Вержейского, Гимбута и Понаревского. Предписываю приказ сей прочитать по ротам и объявить совершенную мою благодарность нижним чинам за прекращение побегов в течение моего командования.

Подлинный подписал командир 16 пехотной дивизии

генерал-майор Орлов 1-й».

ДЕНИС ДАВЫДОВ —

ГЕНЕРАЛУ П. Д. КИСЕЛЕВУ (1819 г.)

«Да простит мне Михаил Идеолог, скучное время пришло для нашего брата солдата! Что мне до конституционных прений! Признаюсь в эгоизме; ежели бы я не владел саблей и я может быть искал бы поприща свободы, как и другой… и при свободном правлении я буду рабом, ибо все буду солдатом. Двадцать лет идя одной дорогой, я могу служить проводником по ней, тогда как по другой — я слепец, которому нужно будет схватиться за пояс другого, чтобы идти безопасно. Мне жалок Орлов с его заблуждением, вредным ему и бесполезным обществу. Я ему говорил и говорю, что он болтовнею своею воздвигает только преграды к службе своей, которою он мог бы быть полезным отечеству! Как он ни дюж, а ни ему, ни бешеному Мамонову не стряхнуть самовластие в России. Этот домовой долго еще будет давить ее, тем свободнее, что расслабев ночью грезою, она сама не хочет шевелиться, не только привстать разом. Но мне он не внемлет!

Опровергая мысли Орлова, я также не совсем и твоего мнения, чтобы ожидать от правительства законы, которые сами собой образуют народ. Вряд ли оно даст нам другие законы, как выгоды оседлости для военного поселения или рекрутский набор в Донском войске (простите, донские казаки, хранители русской армии и спасители от изнурения легкой нашей кавалерии!). Как военный человек, я все себе представляю в военном виде; я представляю себе свободное правление, как крепость у моря, которую нельзя взять блокадою, приступом — много стоит, смотри Францию. Но рано или поздно поведем осаду и возьмем с осадою не без урона рабочих в сапах, особенно у гласиса[19], где взрывы унесут немалое их число. Зато места взрывов будут служить ложементами[20] и осада все будет подвигаться, пока, наконец, войдем в крепость и раздробим монумент Аракчеева. Что всего лучше, это то, что правительство, не знаю почему, само заготовляет осаждающие материалы — военным поселением, рекрутским набором на Дону, соединением Польши, свободою крестьян и проч Но Орлов об осаде и знать не хочет; он идет к крепости по чистому месту, думая, что за ним вся Россия двигается, а выходит, что он да бешеный Мамонов, как Ахилл и Патрокл (которые хотели вдвоем взять Трою) предприняли приступ, но довольно об этом».

Поэт, партизан, генерал Денис Давыдов спорит со своими «бешеными» друзьями, хотя и разделяет их страсть. М. А. Дмитриев-Мамонов, который упоминается в письме, вскоре заболевает и уходит с политической сцены. Однако являются другие…

В дыму, в крови, сквозь тучи стрел

Теперь твоя дорога.

Но ты предвидел свой удел,

Грядущий наш Квирога!

Стихи Пушкина были обращены к одному из подчиненных Орлова, генерал-майору Павлу Пущину, которого поэт сравнивает с испанским революционером.

Против кишиневских декабристов вскоре начинаются гонения. Энергичный член Тайного общества майор Владимир Раевский в 1822 году был арестован, несколько лет провел в крепости, однако не выдал никого и позже разделил сибирское изгнание своих товарищей.

«С поверхностными большею частью сведениями, воспламеняемые искусно написанными речами и мелкими сочинениями корифеев революционной партии, не понимая, что такое конституция, часто не