Искушение - Ольга Дашкова

— Это все? Вам не кажется, что это все скверно пахнет? Какое-то левое завещание моего мужа, всплывшее через два года после его гибели? Я не вижу подписи Ивана, и вообще, можете катиться к черту.

Резко встала, хотела уже уйти, не веря ни единому слову этого человека.

— Сядьте и послушайте. Ваш покойный муж хотел, чтобы вы это знали.

Оборачиваюсь, мужчина смотрит на меня, и в его взгляде уже нет дружелюбия, которое он излучал несколько минут назад. Не двигаюсь с места, пусть говорит, я послушаю стоя.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Скажу прямо, без витиеватых фраз: вы должны сложить все полномочия в управлении бизнеса в ближайшее время. Вы не будете ни на что претендовать, в том числе на недвижимость. Максим не единственный наследник.

— Что?

Это какой-то розыгрыш?

— Да, Инга Владимировна, у Ивана Михайловича есть еще дети.

— Дети? Много?

В груди разрасталась огромная дыра, словно кто-то воткнул туда лопату и начал рыть яму. Расковыривая, доставая внутренности, вытряхивая их на поверхность. Я хотела детей три года, пока мы были вместе с Иваном, я говорила ему об этом, я намекала.

Но Иван отвечал уклончиво, говорил, что еще рано, что нам надо пожить для себя, что мы еще все успеем. К тому же были проблемы в бизнесе, и на работе мы пропадали сутками, не вылезая из командировок. Я соглашалась со своим мужем, я считала, что мы с ним одно целое, что смотрим в одном направлении и должны иметь общие цели и желания.

Но за месяц до его гибели я сильно заболела, перестала пить противозачаточные, цикл сбился, и я забеременела. Господи, моей радости не было предела, я плакала от счастья. Я считала, что муж разделит со мной радость, но, так и не успев сказать ему об этом, уже плакала от горя. Двойного горя. Я потеряла еще и ребенка.

— Сколько? Сколько лет новому наследнику? — оперлась руками на стол, наклонилась, заглянула в глаза мужчине. — Это я имею право знать, раз уж не могу ни на что претендовать? Или это великая тайна?

Владимир Юрьевич поморщился, видимо, сомневаясь, отвечать мне на этот вопрос или нет.

— Нет еще и четырех лет.

Все. Последние внутренности были вынуты и брошены на стылую и мокрую землю.

Нет и четырех лет? Если посчитать, то получается, этот ребенок родился, когда мы уже были в браке? Может быть, даже был зачат в этот момент, и Иван знал о нем, если включил к некое завещание. Информация обрушилась на меня тяжелой лавиной, с каждой секундой заваливая всё новыми подробностями.

— Я вас услышала.

Сжала кулаки, впиваясь ногтями в кожу, чувствуя боль снаружи, а не внутри. Вышла, хлопнув дверью, пошла по коридору. Не помню, как оказалась на улице, я просто шла, глядя вперед, по тротуару неизвестно куда. Очнулась лишь в каком-то парке на скамейке, не чувствуя холода, под тусклым фонарем.

Меня использовали.

Методично, тонко, мастерски, но меня использовал собственный муж.

Все было ложью.

Глава 26

— Смотри, Макс, смотри, какая цыпочка. Сука, она специально ходит в таких обтягивающих юбках? Так и просит, чтобы ее трахнули. А титьки, Макс, ебать, вот это титьки, надо будет с ней замутить. Затащить в укромный уголок, в аудиторию какую-нибудь, и там трахнуть.

Арнольд снова обсуждает какую-то телку. И он ей очень увлечен.

— Ты вообще можешь думать о чем-нибудь, кроме как о титьках и задницах? Завязывай так часто смотреть порно.

— Мои мысли идут в правильном направлении, куда и положено для двадцатилетнего парня. Я должен думать о них в этом возрасте. У тебя, я смотрю, они тоже в нужном направлении, хотя ты совсем меня не слушаешь.

Сидим в студенческом кафетерии. Какого хрена я здесь забыл, не знаю, сто лет не был. Но Арнольд потащил меня именно сюда, чтобы посмотреть на новую преподшу. Я на нее даже не взглянул, все мои мысли крутятся вокруг Инги. Где она, что делает? Пишу, звоню, не отвечает.

Надо, конечно, сбавить обороты и перестать так контролировать, все-таки она взрослый человек, но я не могу иначе. Сейчас уже не могу. Хочу знать что она делает, где находится, о чем думает.

— Кто такая? — спрашиваю, не отрываясь от телефона, пересматриваю фото, которые сделал вчера, пока Инга спала. Несколько таких же на ее телефоне, пусть потом посмотрит на себе. Такая красивая. Я помню, какого вкуса ее кожа, это так круто.

— Кто «кто»?

— Секси-телка твоя новая.

— Пока не моя, но я это исправлю.

— Так кто она такая?

— Ты, блядь, вообще слушаешь меня или нет?

— Слушаю. Я тебя внимательно слушаю. Всегда внимательно, Арни.

Мой друг слишком часто увлекается девушками, его негласно прозвали в универе секс-машиной, а сколько я видел след и разбитых девичьих сердец, не сосчитать.

— София Валерьевна. Англичанка новая, я уже на двух парах у нее был. Это тебе похуй на языки, тебя никто не контролирует, у тебя нет отца.

Было сказано с сожалением, но Арни прав, мне сейчас не похуй только на Ингу. На ту женщину, которую я вчера ночью не просто трахал, а любил. После своего откровения, после ее слез, после того, как я выплеснул скопившуюся боль, она взяла ее себе, а потом меня в себя.

Это мне понравилось больше, чем гонять на байке по ночному городу. Хотя я люблю свой байк. Мне понравилось больше, чем спарринги с кем-то, чем разбить кому-то лицо и задыхаться от нехватки воздуха после тренировки.

Когда Инга рядом, я чувствую себя спокойнее, увереннее, сильнее. Она дает мне все это.

— Значит, София Валерьевна?

— Батюшки. Да-да-да, нагнись, вот так нагнись, детка. Твою же мать, у меня уже стоит.

Я все-таки оторвался от телефона, бросил взгляд в ту сторону, куда смотрел Арнольд. На другой стороне кафетерия в интересной позе, собирая с пола рассыпавшиеся листы бумаги, стояла девушка в темной водолазке, а ее облегающая бежевая юбка идеально подчеркивала упругую попку.

Нет, я ее не видел раньше. Блондинка, волосы собраны в высокий пучок, несколько прядей выбились наружу. Когда англичанка встала, выпрямилась и одернула юбку, хотел разглядеть ее лицо, но она стояла боком. Увидел лишь черную оправу очков и вздернутый носик.

— Да, Арни, она в твоем вкусе. Как, впрочем, девяносто процентов телок в этом помещении.

— Пф… — Арнольд лишь покачал головой и, не отрывая глаз, наблюдал за ней. — Неправда, она особенная.

— Сколько ей? Ты ведь не любишь дамочек постарше.

— Отчего не люблю? Люблю. Я же