Русь и норманны - Генрик Ловмянский

киевской монархии при посредстве завоевания представляется частично верной, по очевидно при этом, что Киев обязан своими успехами не столько военному превосходству, сколько политике местной знати, которая, хотя бы в отдельных землях, отказывалась от самостоятельной политики, желая создать государственный аппарат с помощью Киева[477]. Там, где знать не соглашалась покориться, борьба с Киевом приобретала длительный и ожесточенный характер, свидетельствующий о воинственности восточнославянских племен. Такого типа борьбу, связанную с формированием раннефеодального государства, иллюстрирует летописный рассказ о Добрыне, который, увидев, что все болгарские пленные в сапогах, сказал своему племяннику Владимиру Святославичу: «Сим дани намъ не даяти, пойдемъ искать лапотниковъ»[478]. Крестьяне, которые шли на войну в лаптях и не имели хорошего вооружения, были также лишены собственной организации, поэтому решающее значение в борьбе отдельных племен с центром формирующейся раннефеодальной монархии имела дружина. Но было бы ошибкой говорить на этом основании о «покорности лапотников», об отсутствии воинственного духа у славян или пренебрегать участием в борьбе, особенно с иноземными захватчиками, широких масс населения. Этому взгляду противоречат источники, сообщающие о восточных славянах и об ожесточенной борьбе за свободу у западных славян, о чем говорят немецкие хронисты, в особенности Видукинд[479].

Норманисты, хорошо знакомые с русскими источниками, такие, как А. Куник, высказали суждение о меньшей храбрости славян, в особенности четырех племен, зависимых от хазар (полян, радимичей, северян, вятичей), по сравнению с норманнами[480]. Но и это мнение вызывает серьезные сомнения: «зависимость» от хазар никоим образом нельзя представить в виде татарского ига; она не носила — судя по сведениям источников — правового и политического характера, а состояла в выплате небольшой дани типа поздних «посольских даров». Выяснилось также[481], что военное преимущество норманнов на севере состояло в географическом положении их местожительства и в навигационных способностях; следует еще прибавить, что они приобрели богатый опыт в подготовке и проведении разрушительных и грабительских нападений. Утверждение же об их большей личной храбрости по сравнению со славянами представляется голословным. Если славяне уступали норманнам в опыте, то бесконечно превосходили их числом, и уже поэтому завоевание восточных славян, рассеянных среди неизмеримых лесных массивов, превышало возможности небольших отрядов, состоящих из нескольких десятков или сотен и в исключительных случаях — тысяч человек. Поэтому ведущие норманисты прошлого столетия, Погодин и Куник, высказались (хотя и нерешительно) против возможности завоевания, признавая, что варяги обосновались па Руси благодаря договору со славянами. По мнению Куника, договор был заключен не только на севере, в Новгороде, но и в Киеве; «Аскольд и Дир со своей небольшой дружиной были сначала слишком для того слабы, чтобы положить основание прочному господству»[482], не говоря о борьбе с хазарами. Им грозила бы опасность уничтожения в результате численного превосходства славян, прежде чем они получили бы помощь из Скандинавии. Куник признает, что киевляне по примеру словен и кривичей договорились с Аскольдом и Диром, видя в этом лучший выход из положения, чем признание власти «азиатского деспота» (аварского хана). В этой концепции есть зерно истины: приглашение на киевский стол Аскольда и Дира произошло по воле славян{103}, хотя автор, идя вслед за «Повестью временных лет», приписал слишком большое значение хазарам. В дальнейшем, согласно Кунику, роль норманнов па Руси возрастает. В походе на Царьград (860 г.) приняли участие русь (по Кунику — норманны, осевшие на Руси), заморские варяги и славяне; автор полагал, что русь составляла в этом войске меньшинство, но он и не утверждал, что славяне находились в большинстве. Наконец, воины русь создали тип «воинской касты», из которой позднее сформировалось служилое дворянство[483]. Таким образом, автор принимал за исходный пункт деятельности норманнов па Руси заключение Договора, а за конечный пункт — захват ими власти в качестве господствующего класса; норманны сыграли роль создателей киевского государства; аналогичное мнение о приходе к власти варягов изнутри высказывал и Ключевский, и многие другие авторы.

Этот вывод вызывает сомнения по двум причинам. Во-первых, он не учитывает роль знати-«мужей» в славянском обществе. Власть фактически была в их руках, без их решительного участия нельзя было прийти к соглашению с норманнами; отстранение от власти местного господствующего класса иноземцами невозможно представить себе без борьбы, а в ней «мужи» имели бы поддержку широких масс общества, которые (как показывают многочисленные примеры), как правило, выступали против завоевателей. Итак, концепция о захвате власти норманнами изнутри фактически представляет модификацию внешнего завоевания; и если мы отвергаем одну, то трудно признать другую, тем более что источники не дают ни прямых, ни косвенных указаний на внутренний норманно-славянский конфликт в Киеве; они свидетельствуют, что деятельность Аскольда и Дира, Олега, Игоря была направлена — кроме организации государственного аппарата и осуществления власти — па борьбу с другими славянскими племенами с целью их подчинения Киеву или на походы в другие страны, Византию, к Каспийскому морю.

Во-вторых, против этой концепции говорят также аналогии. Норманны имели широкое поле для организационно-политической деятельности на начальном этапе экспансии в Англии (IX в.). Но они не обнаружили тенденции к объединению Дэнло в единый государственный организм и созданию монархии. В различных пунктах Нортумбрии, Мерсии, Восточной Англии различные «короли» и норманнские ярлы{104} осуществляли власть каждый сам по себе. Тенденцию к государственному объединению проявляли местные силы, возглавляемые королями Уэссекса. Почему же норманны на востоке должны были иметь более зрелые политические способности? Следует признать, что идея государственного объединения восточных славян выросла на местной основе.

Это подтверждается сравнением второй фазы норманнской экспансии в Англии и па Руси, поскольку оно показывает, что идея политической централизации проявилась в датской экспансии на Западе, а не в шведской па Востоке. В Англии эта фаза принесла норманнам наивысший успех, который выразился в возведении на английский трон Кнута Великого. Датчане действовали уже не стихийно, как в предшествующий период, а планомерно, под эгидой государственной власти. На Руси варяжская экспансия в этот период иногда выражалась в форме нападений, организуемых на собственный риск некоторыми предприимчивыми ярлами, как это видно па примере Эйрика и его брата Свейна, которые действовали по крайней мере без официальной поддержки со стороны шведского короля, остающегося скорее в хороших отношениях с Русью[484]. Эта форма экспансии носила характер, сходный с датской стихийной экспансией в Англии в IX в., отличаясь от нее несравненно меньшим размахом. Другая форма шведской экспансии на Руси во второй фазе была целиком подчинена инициативе русских князей, в особенности новгородских, которые использовали наемных варягов в своих войнах для захвата киевского стола, подобно тому как другие русские князья