Церковь плененная. Митрополит Никодим (1929-1978) и его эпоха (в воспоминаниях современников) - Видум

присутствовали работники советского посольства. Первый вопрос, естественно! – свободна ли Церковь в Советском Союзе? Как подобные вопросы воспринимал Н.С. Хрущёв, когда его «прижимали к стенке» «заокеанские недруги»? – По рабоче-крестьянски: «Вопрос провокационный, отвечать не буду!» И, в который раз, про «кузькину мать».

А теперь слово владыке Никодиму.

– В нашей стране Церковь свободна и независима. (Пауза. Иронические улыбки западных «журналюг», довольные ухмылки работников «совзагранучреждений».)

– Но нам могут что-то посоветовать, а могут что-то и не посоветовать. (Реакция в зале – с точностью до наоборот.)

– И это неудивительно: ведь мы живём в стране Советов. (Общий взрыв смеха, аплодисменты.)

Если даже эта история всего лишь легенда, она хорошо иллюстрирует тактику тогдашней борьбы «за успех нашего безнадёжного дела».

Но не каждой «бабульке» был дан талант «говорить надвое». Начало 1980-х годов. На одном из международных церковных форумов его участникам был продемонстрирован фильм о Русской православной Церкви, снятый западными режиссёрами. Авторы фильма почти ничего не говорили «от себя», они только смонтировали снятые интервью. На экране Алексей Сергеевич Буевский, ответственный сотрудник ОВЦС. Западный журналист задаёт вопрос: свободна ли Церковь в Советском Союзе?

– Конечно свободна! Все разговоры о каком-то контроле властей – это происки наших недругов!

В следующих кадрах – ответственный работник Совета по делам религии при СМ СССР. Вопрос тот же – о свободе Церкви. Чиновник в недоумении.

– Какая может быть свобода? Мы контролируем все религиозные объединения в Советском Союзе через уполномоченных. Для этого и создан Совет по делам религий, этим мы и занимаемся…

Слова этого чиновника косвенно подтвердил К. Харчев, в конце 1980-х годов занимавший пост председателя Совета по делам религий. Выступая перед слушателями Высшей партийной школы, кузницы партийных кадров, он говорил совершенно откровенно. Признав ошибочность прежней антирелигиозной политики, плодящей бездуховность, К. Харчев задал вопрос: «Что выгоднее партии – бездуховный или искренне верующий человек?» (Пьяный коммунист или трезвый баптист?) И уверенно ответил: духовный, ибо «бездуховным тяжелее управлять». Для него не было сомнения, что, поскольку «религия всерьёз и надолго», то «искренне верующего для партии легче сделать верующим также и в коммунизм». Как обычно в советской системе: всё упирается в проблему кадров. «Перед нами встаёт задача, – говорил Харчев, – воспитание нового типа священников; подбор и расстановка священников – дело партии». [143]

Харчев говорил прежде всего об успехах в проникновении и контроле Русской православной Церкви. Не были оставлены без внимания и другие конфессии. Кардинал Винцентас Сладкявичус, говоря о положении Католической церкви в Литве, констатировал: «Епископат скован. Он скован той организацией, которую называют уполномоченный по делам религии. Мы никогда не знаем их последнего решающего слова, и оно всегда остаётся за ними». [144]

… Злые языки приписывали владыке Никодиму ещё один эпизод, якобы имевший место на подобной пресс-конференции. «Острые» вопросы уже позади, как говорится, «проехали», аудитория доброжелательная, и беседа продолжается в дружеской атмосфере. Тогдашняя гордость «Страны Советов» – это известный «набор»: космос, балет, подземные дворцы метрополитена. Тут есть чем похвастать! Звучит вопрос:

– Как часто ходят поезда метрополитена в Москве?

Архиерей, поигрывая панагией, усыпанной бриллиантами:

– Очень часто! Каждые 10–15 минут!

Эту байку привожу лишь как пример того, насколько архиерейская жизнь ограничена протокольными рамками. (Один уважаемый мною владыка в 2003 г. откровенно говорил: «В моём городе метро построено уже лет 20 назад, а я там ещё не был. Всё время – машины, самолёты, поезда…»)

Не знаю, как насчёт «Ленинградского ордена Ленина метрополитена имени Ленина» (да ещё от площади Ленина до Ленинского проспекта, – вот где «штрих-коды»!), но в московском метро владыка Никодим однажды путешествовал при всех митрополичьих регалиях: в рясе, с посохом, панагией, в белом клобуке. А дело было так. Отдельский клерк, отвечавший за транспорт, забыл послать машину на Ленинградский вокзал к приходу «Красной стрелы».

«Подождали с келейником на перроне минут десять, – вспоминал владыка, – а потом пошли на метро. Не стоять же в длиннющей очереди на такси! Благо, что ветка прямая: от «Комсомольской» до «Кропоткинской». А там до Отдела десять минут ходьбы». Ну и, конечно, нахлобучка ответственному за «протокол»: следующий «прокол» будет для него последним. После этого «накладок» больше не было.

Станция метро «Кропоткинская» – это довоенная станция «Дворец Советов». Храм Христа Спасителя взорвали (1932 г.), предварительно ободрав мраморные плиты со стен; начали рыть котлован под «Дворец». В 1935 г. провели первую линию метро – им. товарища Л.М. Кагановича (и здесь «штрих-код»!); близлежащую станцию назвали «Дворец Советов» и облицевали её церковным мрамором.

Одна из «побед» ВКП(б) над христианством – это снос в 1934 г. храма Христа Спасителя в Москве. Это была не просто ликвидация культового здания – это был ритуальный акт, сокрушение самого Христа. Не случайно на его месте должен был встать «советский храм» – Дворец Советов, «символ великих побед сталинской эпохи, олицетворение мощи и величия нашей страны, победоносно идущей под знаменем Ленина–Сталина к коммунизму». Грандиозностью и пышностью этот «сталинский объект» ближе всего по стилю подходил именно к храму Христа Спасителя. Совершенно так же, как в нём, архитектура, живопись, скульптура должны были образовывать духовное пространство, в которое будут вовлекаться массы людей для участия в советском «богослужении». Пышностью и размерами этот дворец должен был многократно превосходить и снесённый храм, и самые знаменитые соборы Европы.

Пресса тех лет доносит до нас замыслы проектировщиков, чудовищные по своей не знающей меры грандиозности: «На мощных пилонах будут 2 яруса 20-метровых многофигурных групп. Все 8 групп (по две друг над другом) выразят идею интернационального братства. На сцене Большого зала на 21 тыс. зрителей, 970 тыс. кв. м, будут мчаться всадники, автомобили, дефилировать полки и даже двигаться поезда. Главное фойе будет посвящено сталинской Конституции; эту тему отразит мозаичное панно на 690 кв. м. В парадных залах будет значительное количество тематических панно, плафонов и скульптур, посвящённых революционному движению в СССР, истории партии, социалистическому строительству. Красной Армии, единению народов и т. п.».

Внутреннее убранство предполагаемого Дворца Советов всецело совпадало с тем, что окружало верующих в соборах. В плафонах и картинах должен был предстать наглядный рассказ, воспроизводящий центральные эпизоды «священного писания» от ВКП(б) – «Краткого курса истории партии». [145]

Дворец Советов задумывался чем-то вроде постамента памятника Ленину, обретшего в «сталинской мифологии» статус «Бога Отца». Предполагалось, что поднятая на огромную высоту колоссальная фигура значительную часть времени будет скрыта облаками, в самом буквальном смысле слова вознесена в «заоблачные