Огонь. Она не твоя.... - Весела Костадинова

— Аль, — наконец, улыбнулся Миита, — оставь парней в покое. Они не виноваты, а исполнителя я все равно тебе не отдам.

— А я все равно его найду, — продолжила женщина, поднимая глаза на собеседника. И улыбнулась. Мягко, хищно и зло.

— Мне начать разбираться с твоим окружением? — Ярослав удержал ее взгляд. Тихо спросил, спокойно. — В Киров при Никите* я ездить любил, а сейчас там полное дно, Аль.

— Как тебе новый мэр? — с лёгким прищуром спросила она, не отводя взгляда.

— Унылое говно, — коротко бросил он, усмехнувшись уголком губ. Не без удовольствия.

— Согласна, — Альбина тоже позволила себе усмешку, кривую, лукавую. — Но признай, как исполнитель не так уж и плох…

— Согласен. — Он кивнул, уже без иронии. — И чем ты его взяла?

— Блеском своих прекрасных глаз — не прокатит? — приподняла бровь она, делая ленивый глоток вина, будто всё происходящее её утомляло.

Молчание. Он не ответил. Она вздохнула.

— Ладно. Пообещала следующую кампанию в думу с пятидесятипроцентной скидкой. Придётся моим поработать за еду… и немного романтики.

Он выдержал паузу, позволяя словам осесть, как пепел. Потом чуть склонился вперёд, опершись локтями о стол.

— Хорошие у тебя ребятки. Давай, поэтому, — проговорил он мягко, почти по-доброму, — оставим наши команды в покое. Иначе это всё превратится в мясорубку.

Оба быстро сделали заказ, позволяя себе и друг другу краткую передышку.

— Что ты предлагаешь, Ярослав? — наконец, спросила Альбина.

Он не ответил сразу. Сначала повернул голову к огромным панорамным окнам, за которыми медленно погружался в ночь город. Река серебрилась отражениями мостов и фар, небо, уже тёмно-фиолетовое, пылало последними отблесками уходящего заката. Город дышал жизнью, а внутри зала — будто всё замерло. Даже официанты ступали бесшумно, будто понимая, что за этим столом решается нечто куда большее, чем просто семейный спор.

— Альбина, нам нет смысла воевать, — произнёс Ярослав, голос его звучал сдержанно, примирительно. — Давай оформим совместную опеку над Настей. Без лишнего напряжения. Всё цивилизованно.

— Хорошее предложение, — кивнула Альбина, не сразу, будто пропустив его слова через фильтр внутренней недоверчивости. Она сделала глоток воды из тонкого стеклянного стакана, поставила его обратно на стол, точно, беззвучно. — Конечно, возникнут технические нюансы — графики, юридические аспекты, логистика, — но, я полагаю, как два взрослых, разумных человека, мы сможем их решить. Моя мать без проблем даст тебе видеться с девочкой….

Ярослав провёл ладонью по скатерти — медленно, почти ласково, как будто гладил ткань, но на самом деле, казалось, что он ощупывает поверхность в поисках опоры или выверяет вес слов, которые собирался произнести. Его взгляд был опущен, голос — ровный, без интонаций.

— Ты не совсем поняла, Альбина, — прервал он, тихо, но намеренно, не поднимая на неё глаз. — Твоя мать не будет иметь никакого отношения к ребёнку. Ни морального, ни юридического. Это моё основное условие. Я уже говорил тебе это, и повторю снова — она искалечила жизни двух девочек. Я не позволю ей искалечить третью.

Повисла тишина. Альбина не сразу отреагировала, только едва наклонила голову — как кошка, уловившая запах опасности. Затем её голос прозвучал чуть ниже обычного, глубже, с той особой интонацией, которая заставляла самых дерзких подчинённых молча выходить из её кабинета.

— Ярослав… — медленно произнесла она, — ты переходишь границы. И делаешь это слишком уверенно. Давай уточним: как именно ты себе представляешь совместную опеку, если с порога диктуешь, кто будет "в круге", а кто — вне?

— Моё предложение, то самое, семилетней давности, оно всё ещё в силе, — ответил он, пристально глядя в ее глаза.

Альбина даже не сразу поняла, что он имеет в виду. Сердце коротко, предательски сжалось, будто в детстве, когда уронил вазу и слышишь шаги родителей. Она чуть наклонилась вперёд, всматриваясь в его лицо.

— Что, прости? — спросила глухо, не веря, что услышала правильно.

Миита посмотрел на неё прямо. Угрюмо, серьёзно, без насмешки, без флирта, без привычной маски, которую он носил, словно другую кожу. Только усталость и… нечто более глубокое.

— Ты станешь моей женой, Настя получит полную семью. Нормальную семью. Мы оба можем дать ей все, чего лишила ее Эльвира — дом, стабильность, настоящее и будущее.

Альбина застыла, будто её окатили ледяной водой. Несколько секунд она просто сидела, не в силах вымолвить ни слова, даже не дыша. А потом вдруг рассмеялась. Не сдержанно, не светски — а по-настоящему. Громко, хрипло, захлёбываясь от собственных эмоций, будто из неё вырывался годами сдерживаемый ком. Смех перешёл в почти истерический приступ, и слёзы выступили на глазах — не от счастья, не от радости, а от изумления и злой иронии.

— Ярослав! — выдохнула она, хватаясь за бокал, будто за спасение. — Ты нормальный вообще?

Он не ответил. Лишь побледнел и плотно сжал губы, как человек, получивший пощёчину, но слишком гордый, чтобы показать, что больно.

— Я абсолютно серьезно, — ответил ровно, старательно сдерживая голос. — Разумное предложение…. Единственное разумное решение нашего вопроса.

— Ты как себе это представляешь? — продолжала веселиться Альбина. — Я сейчас кинусь к тебе на шею и с обожанием крикну, что ждала этого все годы? А потом с удовольствием улечу с тобой в другой город, другую область, брошу здесь свою жизнь и бизнес, и буду, как послушная жена строить твою семью? Ты меня еще босой и на кухне представь! — она не могла остановиться, не понимая, от чего пылает все сильнее — от злости или от идиотизма ситуации. — Артурик будет счастлив услышать о новой мачехе, которая моложе его на два года, да еще и бывшая любовница! А уж как обрадуются твои любовницы! Сколько у тебя их за семь лет сменилось? Пять, кажется? Как станешь нас разводить с последней? График составишь? Тебя на всех-то хватит?

— Ого. Видимо, ты не просто так вела счёт моим любовницам всё это время. Какие точные данные, Альбина. Впечатлён. — Он откинулся на спинку кресла, не сводя с неё взгляда, с лицом, белее мела. — А вот у тебя, как я вижу, с личной жизнью полный швах. Три раза в месяц, по пятницам? Двадцать один тридцать, да?

Слова ударили, как пощёчина. Альбина вздрогнула — не телом, лицом. Словно он на глазах у всех сдёрнул с неё маску.

— Ах ты… — выдохнула она, не веря, что он действительно перешёл эту грань.

— А что, думала, я не умею работать с информацией, любимая? — его голос стал тише, колючее. — Или ты действительно забыла, кто я. Кстати, ты в курсе, что проституция