Огонь. Она не твоя.... - Весела Костадинова

— Что такое, Дим? — Альбина словно вынырнула из омута собственных мыслей.

Ярославцев схватил пульт от экрана и быстро нажал пару кнопок, переключая каналы.

— Любуйтесь, — бросил он сквозь зубы.

И они увидели.

В уютной, выверенной до последней детали студии одного из известных и уважаемых блогеров, облитый мягким светом, восседал он — Ярослав Митта, гладко выбритый, в тёмно-синем костюме, с тем самым холодным взглядом, который она знала лучше, чем хотела бы помнить. Улыбка на лице — вежливая, сдержанная, почти благожелательная. Он говорил ровно, спокойно, как умеет только тот, кто привык держать под контролем не только речь, но и последствия.

— Вот… сука! — вырвалось у Альбины. — Он у Гордеевой**?

— Ярослав, — приятная женщина, с мягким голосом, проникающим в самое сердце, голосом, которому верили миллионы, голосом, что всегда звучал на стороне света, правды, человеческой боли, задала вопрос. — Вас знают как сильного бизнесмена, искусного политика, но есть и иная сторона вашей жизни, не так ли?

— О которой я никогда не горел желанием говорить, Катя, — спокойно парировал он. — Эта та сторона, которая остается личной, родной, нужной только мне…

— Я не стану настаивать, но все же…. Вы много помогаете детям, ваш фонд «Твори добро» один из крупнейших в России, вы часто продвигаете законопроекты, которые расходятся с официально принятой повесткой, не боясь задевать самые болезненные для нашего общества вопросы, касающиеся детей и их здоровья. Не боитесь утратить ваше влияние и поддержку федерального центра?

— Катя, я в том возрасте, — улыбнулся Миита, — когда нет смысла бояться. Я скажу лишь одно: дети — наше будущее, дети — вот то, ради чего стоит жить. Семья, любовь и дети — это истинный смысл жизни любого человека, вне зависимости от его статуса и положения. Мы часто…. И я тоже… недооцениваем все силу этих понятий, этих слов, но чем дольше живем, тем больше понимаем, что именно это — самое ценное.

— В вас словно боль живет, — улыбнулась Гордеева.

— В каждом из людей она живет. Каждый совершает ошибки — я — не исключение. Много лет назад я совершил много ошибок, потерял то, что любил. Сейчас стараюсь их исправить. Помочь тем, кто сам себе помочь не в силах.

— Потрясающе, — прошептал Виктор, иронично улыбнувшись. — Браво. Просто… браво.

Ярославцев молчал. Его лицо было хмурым, почти мрачным. Он прекрасно понимал, что только что произошло. На глазах всей страны Ярослав сыграл роль кающегося великана. Не просителя, нет — слишком гордый. А человека, который заслуживает второй шанс.

— Вы говорите о семье с такой любовью…. — заметила Екатерина.

Ярослав чуть развернулся к экрану, занял такое положение, чтобы его резкий, до сих пор красивый профиль был показан с идеального ракурса. Посмотрел прямо в камеру.

— А я и люблю, Катя. Редко кто разрешает признаться, что любит. Но разве не это чувство — самое сильное в мире? Разве не оно двигатель как мира, так и войн. И мне не стыдно признать это. Кто люди без любви? Роботы? Машины? Что угодно, но только не люди.

Он не повышал голос. Не давил. Не строил из себя жертву. Просто говорил — и в этих словах было всё: и возраст, и опыт, и тщательно выверенная подача, и глубокая, театральная, но чертовски убедительная искренность.

Альбина почти физически почувствовала, как миллионы зрителей у экранов сделали то же, что она — задержали дыхание. Кто-то вздохнул, кто-то утер слезу, кто-то мысленно повторил его слова. Это был идеальный медиамомент, из тех, что входят в учебники политической коммуникации и остаются в памяти.

Интервью текло своим чередом, а Альбина только и могла, что кусать губы.

— У вас, знаю, что есть и новые проекты, не так ли? — Екатерина на экране снова улыбнулась.

— Да. Один из них — восстановление здания онкологического центра в Екатеринбурге, — ответила Миита, отпивая чай. — По соглашению с областью, мы хотим взять на себя ответственность по доведению до ума этого проекта, который недобросовестные подрядчики заморозили в прошлом году. Будем участвовать в тендере и, надеюсь, победим.

Альбина уронила голову на стол.

— Почему Екатеринбург? — хитро улыбнулась Гордеева.

— Потому что, — ответил Миита, снова глянув в экран, — это город, который покорил мое сердце. Если хотите, украл его.

Финальные титры шли в полном молчании. Пока Виктор не встал на ноги и не захлопал в ладоши.

— Когда это вышло? — сквозь зубы процедила Альбина.

— Три часа назад, — обронил Дмитрий. — Почти одновременно с твоим интервью у Шихман. И просмотры у вас идут ноздря в ноздрю. Могу поспорить, что он сейчас на тебя любуется с экрана.

Виктор бросил быстрый взгляд на друга.

— И ведь ни ту, ни другую не купить — люди это знают… — пробормотал он. — Вы точно мысли друг друга читаете….

В кабинете повисла новая напряжённая тишина, которую прервал вошедший без стука юрист.

— Не кабинет, а проходной двор! — внезапно взорвалась Альбина. — Валерий, у вас что?

На юриста ее взрыв не произвел ни малейшего впечатления.

— Только что звонили из службы опеки, Альбина Григорьевна. Некто Ярослав Миита подал документы на опеку над Анастасией Ковалевой.

— Мы этого ожидали, — предотвращая очередной взрыв, быстро сказал Дмитрий, кладя руку на плечо женщины. — Выдыхай, Аль! Выдыхай!

Но ответить она не успела, холодный надрывный телефонный звонок прервал общение. На экране высветилась морда енота и подпись «Енот-потаскун».

— Ярослав, — Альбина нажала кнопку приема звонка.

— Альбина, — услышала мягкий, бархатистый голос соперника и почти увидела его, вольно откинувшегося в своем удобном кресле. — Рад слышать.

— Не могу сказать того же, — сдержанно отозвалась она и быстро оглядела собравшихся в кабинете, глазами велев им сидеть на своих местах. Быстро поколдовала с телефоном, включив запись разговора. — Ближе к делу, Яр. Не тяни.

— Сейчас было обидно, — проговорил он, прищелкнув языком, будто позволял себе роскошь чувствовать. — А я вот хотел тебе сказать… ты была невероятно хороша у Шихман. Уверенная, яркая, немного ранимая — потрясающее сочетание.

— Ты только ради этого звонишь? — её голос стал холодным, как лёд, но внутри кольнуло — чертовски точно он уловил тот образ, что она выстраивала часами перед камерой.

— А почему нет? — лениво протянул он. — Цветы понравились, любимая?

«Сволочь!» — одними губами прокомментировал Виктор, крепко сжимая зубы.

— Цветы — потрясающие, а вот со спектаклем ты перестарался, дорогой, — сладко ответила Альбина, глаза которой потемнели.

В трубке раздался тот самый смех — глухой, уверенный, низкий, как эхо подвала, где прятали тайны. Его фирменный.

— Ну что ты, малышка, — проговорил он почти ласково, — я вот тоже,