Мажоры СССР - Анатолий Владимирович Георгиев

гостей в СССР своим гостеприимством, но внутри, начиная с Праги, нарастал печальный звон валдайского колокольчика: почему, почему, почему… Разницу в уровне жизни не увидел бы лишь «суслик», спрятавшийся в посольстве за стаканом водки. Как же так выходит, что мы никак не устроим свою страну, чтобы не сгорать от стыда за загаженные туалеты? Юношеский максимализм требовал честных ответов, к которым мы не были готовы. В итоге, ничего лучше не изобретя, сказали друг другу: эх, хорошо им там жить под нашим «зонтиком». Глупо, наивно? А что еще мы могли придумать?

Моя поездка за границу, успехи в учебе и статус кандидата в члены КПСС[46] имели неожиданное последствие, которое грозило навсегда похоронить мою детскую мечту о путешествиях по всему миру. Меня попытались завербовать на работу в КГБ.

Дело было весной восемьдесят шестого, я заканчивал обучение в МГУ, последний курс. Дома раздается звонок.

— Анатолий Владимирович? Вас беспокоят из Комитета государственной безопасности. Хотелось бы с вами встретиться и обсудить один вопрос. Когда сможете подъехать?

— Могу сегодня.

— Тогда через час на Парке Культуры?

— Да, конечно.

— Отлично, запишите номер. Когда будете на месте, позвоните мне из автомата у станции «кольцевой».

Я в растерянности, даже в некоем раздрае. Начинаю припоминать все возможные прегрешения, но ничего, кроме запроса в первый отдел о допуске к работе в АВПР и ЦГВИА, в голову не приходит. Поведение — самое благонадежное, должность отца обязывает.

Приезжаю, звоню, получаю инструкцию: пройти до конца 1-й Фрунзенской, перейти через дорогу на набережную и ждать. Добираюсь быстро.

Вскоре подходит неприметный незнакомый человек, быстро светит «корочками» и начинает разговор (выходит, у него моя фотография была? Я, правда, на набережной стоял в гордом одиночестве, ошибиться трудно.)

— Какие у вас планы после окончания учебы?

— Планирую поступать в аспирантуру.

— Мы хотим вам предложить работу в нашей структуре.

Я начинаю блеять, что планы ломать не хотелось бы, что я мечтаю о научной карьере, что я плохо схожусь с людьми и вряд ли им подхожу. Видя мой настрой, собеседник предлагает подумать и обещает перезвонить. Через несколько дней он и вправду перезванивает, я отказываюсь, он воспринимает это спокойно.

Позднее знающие люди меня просветили, что это был кадровик из ГУР. Почему? Просто здание Пентагона в двух шагах, хотя и здание Агентства печати «Новости», Союза журналистов СССР и Отдела печати Министерства иностранных дел СССР тоже было неподалеку, напротив метро, и там кэгэбешников было как блох на Тузике. Так и остался в неведении, кто меня вербовал, зато не перекрыл себе путь за границу, выезжая впоследствии нормальными дорогами, а не тайными тропами.

Через пару лет отец перешел на работу в МИД, и я дождался посещения настоящей капстраны, пусть и не в процветающей Европе. Причем не просто короткой поездки, но длительного проживания в Анкаре и путешествий по всей Турции — в Стамбул, Каппадокию, Памуккале и Измир.

В первой поездке в Турцию на знаменитом Восточном экспрессе[47] мне довелось увидеть в Болгарии мрачное зрелище, практически предупреждение о наших грядущих несчастьях. Поезд подошел к болгаро-турецкой границе и надолго остановился. В полной темноте между железнодорожными путями что-то странно шумело и шевелилось. Вдруг вспыхнули прожектора, и я словно стал участником съемок фильма о войне: на путях сидела огромная толпа — женщины, старики, дети на чемоданах и узлах. Это была депортация турецкого населения из Болгарии.

Другой знак, как я понял позже, я увидел в Стамбуле, во дворце Топкапы. У входа рядом с турникетом сторож-полицейский зачем-то снял свой автомат и передернул затвор. Меня также передернуло: в восемьдесят девятом подобная картина для меня выглядела дико. Пройдет меньше года, и никого в СССР подобным уже не удивишь.

Но было и другое: с нами, со мной и женой, приключилась история, от которой не может не веять гордостью за советский паспорт! Сегодня нам подобные ощущения не светят, есть от чего загрустить.

Приехали в том же Восточном экспрессе на турецкую границу, увидели огромную очередь к пограничникам. Наша соседка по купе, молодая полька, выскочившая первой из поезда, с ухмылкой, даже не думая пригласить нас к ней присоединиться, показывает в конец хвоста: мол, там ваше место. Тут жена достает советский паспорт, к ней подходит «погранец» и показывает: вам к другому окошку, где ни одного человека. Мы гордо проходим регистрацию, а супруга, не удержавшись, как правильная украинка, не забывшая гнета Речи Посполитой, говорит польке:

— Советский Союз — это не Польша, это великая страна! Жди своей очереди, курва!

Армия и партия едины! Отец с военными атташе в Анкаре (фото из семейного архива)

Видели бы вы, как разобиженная пани вытаскивала потом свой чемодан из нашего купе, пряча глаза и кусая губы.

Но после истории с паспортом случилось посещение летней резиденции нашего генконсульства в Стамбуле. Помнивший еще Михаила Илларионовича Кутузова, старинный дворец на берегу Босфора в Бююкдере, куда в султанские времена переезжало на лето все посольство Российской империи, — с бальным залом, роскошными когда-то спальнями, каретными сараями, запущенным садом и морской купальней — поражал своей ветхостью и пренебрежением к собственной истории у тех, кому доверили представлять великую страну. В стране с валютой всегда были проблемы, всегда находилось на что ее тратить — на те же подарки братским компартиям. Сколько десятилетий ни у кого не доходили руки, не просыпалась совесть и память, чтобы что-то изобрести, перехитрить систему? Какое счастье, что сегодня у России нашлись средства и желание вдохнуть жизнь в этот удивительный памятник дворянской архитектуры конца восемнадцатого века!

Дальше — больше. Мое знакомство с закрытым миром советских диппредставительств «подарило» мне неприятное открытие: если где и были в СССР мажоры, их следовало искать среди детишек наших дипломатов. Зазнайство, представление о себе как о высшей касте, начинавшееся с посольской школы и продолжавшееся потом в МГИМО, плохо скрываемая насмешка над реалиями СССР, культ западного образа жизни, оголтелый вещизм — я был в шоке!

Отец начал свою работу в качестве парторга с приведения в чувство директора школы, допустившего разделение учеников на две касты — детей дипломатов и обслуживающего персонала[48]. Мать была в ужасе от уровня знаний школьников, родители которых попросили ее подготовить своих чад к поступлению в московские вузы. Доводилось наблюдать такую сцену: стоило кому-то вернуться из города с фирменными пакетами в руках, на балкон посольского дома высыпало множество жен сотрудников, чтобы оценить, из какого магазина покупки. Рассказывали, что из