Мажоры СССР - Анатолий Владимирович Георгиев

Сирии, из апельсинового рая, выгнали молодую семью дипломатов низкого ранга за то, что они кололи своим детям витамины, чтобы не тратиться на фрукты. А сколько «трагедий» пережили посольские, не имевшие доступа к каталогам товаров по выписке?

Летняя резиденция генконсульства в Стамбуле, в Бююкдере, до реставрации (фото из личного архива Е. Кудрявцевой)

Посольская самодеятельность в Анкаре. Догадайтесь, кто в центре! (фото из семейного архива)

Представляю, как возмутится моими наблюдениями Дмитрий Песков, который в то время работал переводчиком в нашем посольстве и с которым я в девяностом году шапочно познакомился на теннисном корте в Анкаре. Но я описываю именно свои впечатления — ощущения человека со стороны, а не из системы советской дипломатии. Она калечила людей, в первую очередь детей, с точки зрения принятой в СССР общественной морали, прививая им ложное ощущение избранности[49] — так мне представлялось тогда, и сейчас я думаю, что я прав. Всегда где тонко, там и рвется. Противостояние двух миров особенно резко проявлялось на их стыке, особенно тогда, когда началось усиление Запада за счет стран Варшавского договора, когда рухнула Берлинская стена, а главный «сапог»[50] в Анкаре со смехом нам с отцом признавался под рюмочку в посольской бане: «Ну что я могу предложить американцу — яхту, виллу? Пробовал. В ответ услышал: дружище, у меня все это есть. А у тебя?».

С другой стороны, этим детям гораздо легче удалось пережить крушение СССР и вписаться в новую Россию. Впрочем, не стану изображать из себя невинную овечку: меня тоже посещали мысли о необходимости как-то устроиться в стране, где уже началось великое разграбление. Бесславный, в чем-то даже карикатурный финиш огромной державы, народ которой прагматично променял светлую, но несбыточную мечту на джинсы и колбасу, чтобы потом разочароваться и в надеждах на помощь Запада, и в мире всеобщего благоденствия.

Теперь я готов ответить на вопрос, вынесенный в заголовок. Чем заканчивается Родина? Для меня и для моего поколения, как и для более старшего, родина закончилась спуском флага СССР в Кремле 25 декабря 1991 года в 19:35 по московскому времени. Страна, в которой я родился и которая навсегда вписана в мой паспорт, прекратила свое существование. На этом закончилась и моя история мажора СССР.

Декабрь 1991 года в советской и зарубежной прессе

Сифари-95

(вместо эпилога)

Остров свободы, Куба, дышащая сексом, сигарным дымом и румбой. Залитая солнцем и ромом, пропахшая тропической сыростью и удивительным местным кофе с горчинкой в послевкусии. Непонятно как выживающая после ухода советских «товарии»[51], как называли кубинцы спецов из Союза: в отелях воруют ровно половину того, что в сейфе в номере, невзирая на любовь к России, а шведский стол на Варадеро ошеломляет размахом и разнообразием, чтобы потом было что захватить домой кухонным работникам как остатки. И поражающая своих гостей островной экзотикой: чучелами крокодилов, банановыми чипсами, как из картошки, черепаховыми стейками и супом и, конечно, дарами моря и океана, которые можно добыть своими руками.

Идем на лобстера. Сифари — так называется подобное приключение.

Стоит забрезжить восходу, вырываемся в море на небольшом катере, оставляя восходящее солнце за кормой. За штурвалом местный Дерсу Узала, почему-то откликающийся как на Хуана, так и на Ваньку. Похожий на Пузыря из сказки, он скалит все время зубы в улыбке и по-русски «шпрехает» прилично.

— Где же снасти? — спрашиваю я, щуря глаза: солнце скипидарит кожу уже не на шутку, и мы не снимаем маек с длинным рукавом и прикупленных по случаю беретов в стиле Команданте.

Валера, наш новый знакомец, прижившийся на Кубе, как Хемингуэй, и подбивший нас на необычную охоту, откидывает крышку сидения и вынимает странный самопальный девайс, какую-то металлическую загогулину на деревянной ручке, которую словно отхватили от швабры.

— Какая же это снасть? — смеется сын, а я подхватываю. Настроение — пять баллов. — Это же кочерга какая-то для мангала!

— Все учтено великим тайфуном с ласковым женским именем, — на полном серьезе отвечает Валера. Фраза звучит двусмысленно: на Кубе тропические ураганы не редкость, а большая беда, уносящая жизни, деревья и тяжеленные бетонные крышки водонакопителей.

Вскоре катер сбрасывает ход, Хуан, подрабатывая двигателем, заставляет наше судно практически замереть на месте.

— Смотрите, — показывает Валера в воду.

Внизу на белоснежном песке дна темнеет какой-то прямоугольник, до него метров пять или десять. Мы недоуменно пожимаем плечами. По-моему, нас нагло дурят. Но Валера начинает облачаться — ласты, маска, трубка, перчатки с открытыми пальцами и его мини-кочерга, годящаяся в море разве что на то, чтоб девчонкам купальники срывать. Но девчонок в ближайшем обозримом пространстве не наблюдается, и Валера уходит под воду. Он стремится вниз, к тому самому прямоугольнику, назначение которого — очередная загадка.

— Не стоим, — весело кричит Хуан, приплясывая на месте от нетерпения, и тычет нам в руки маски и ласты, — давай-давай, помогай-помогай! Прыгай!

Но мы не спешим, нужно все рассмотреть.

Вот Валера подплывает к прямоугольнику, из-под него вырывается что-то, потом замирает, и тут наш человек на Кубе стремительно скользит в толще воды и орудует своей палкой с крючком, схватив добычу рукой в перчатке. Это «что-то» медленно всплывает, и мы к своему удивлению понимаем, что это и есть тот самый лобстер, за которым приплыли. Топорщатся длинные усы, скрученное тело неподвижно, морской гад замирает где-то посередине между дном и поверхностью.

— Давай-давай! — снова кричит Хуан, и мы уже не мешкая ныряем в воду, поняв, что наша задача — сбор добычи.

Валера всплывает, продувается и вновь уходит вниз. Я спешу к нему на помощь, а сын хватает лобстера за усы и плывет обратно на катер.

Вблизи тот самый прямоугольник похож на обычный асбестоцементный лист, из которых собирают сантехкабины в панельных домах. Он стоит на четырех кирпичах, и я понимаю, что это такая ловушка для лобстера, как щель в подводных скалах.

Валера шурудит под плитой своим крючком, и снова оттуда вырывается добыча. Лобстер замирает на нескольку секунд, скручивает шейку, а затем резко ее распрямляет и, как реактивный снаряд, отлетает на пять-шесть метров, чтобы снова замереть. Валера времени не теряет, бросается за ним вслед, хватает рукой в перчатке, а крючком рвет что-то под головогрудью. Враг повержен и медленно всплывает немного вверх. Теперь моя очередь хвататься за усы.

Таким макаром мы довольно быстро собираем хорошую