Тревожная ночь - Пётр Владимирович Угляренко

вернётся, не отбудет наказание... Не допускала и мысли, чтобы Павла осудили на смерть. Но всё равно больше в этой квартире Павлу не жить - не будет покоя ни днём, ни ночью.

В комнате было прохладно, а Веронике казалось, что, наверное, ещё никогда здесь не было так пусто. Даже веет пустотой, будто дом насквозь приоткрыт. Девушка поспешила позвонить по телефону. Набрала номер общежития и начала просить дежурную, чтобы вызвала Геннадия. А из коридора послышалось:

- Вика, я уже здесь.

Она подумала на офицера милиции, который отвёл куда-то Павла и уже вернулся. Наверняка же офицер, хотя видела его в штатском. Собственно, поэтому и поняла, что не простой милиционер. Положила трубку, настороженно выглянула из комнаты:

- Ты?!

- Как видишь... Вот принёс новый замок. Ты уже, вижу, знаешь, что здесь произошло...

Геннадий замолчал, хотя был смущён. Ремонтировал дверь, но чувствовала, что-то хочет ей сказать, сообщить. Что бы иначе его волновало, ведь к Наталье он всегда был холоден, как и она к нему. Вспомнила намёк Павла: хотела ей Наталья что-то поведать. О нём, Геннадии. Или предупредить - чтобы была осторожна? Геннадий ведь злой, как и Павел? Об этом она говорила ей не раз, но Павла хвалила, что лучшего нет. А им, Геннадием, пугала, мол, берегись, потому что тот может ударить ножом.

Схватилась руками за грудь, стала тяжело дышать. Геннадий сразу забеспокоился:

- Что с тобой?

- Ничего... Ничего.

- Не говори - на тебе лица не видно.

- Ничего! - закричала, и лицо начало слегка розоветь.

Большие, набрякшие руки Геннадия, показались ей грубыми, страшными. Парень пожал плечами:

- Чудачка.

- Сам чудак! - чуть отступив, отрезала Вероника, - Не смотри так, не смей!

- А как мне смотреть?

- Не пугай меня.

- Тебя разве испугаешь? - неожиданно мрачно заговорил Геннадий, - Ты же не такая уж и безобидная, какую из себя изображаешь.

- Не имею я желания выяснять твои подозрения. Отступись, отстань от меня. Разве ты не видишь - сама я не своя, не знаю, что говорю?

- Спешить тебе некуда... Что ты здесь нашла?

- Ничего.

- Что ты искала?

- Тоже ничего. Думала, Наталья приехала из командировки...

- Наталья уже на том свете.

- Откуда мне было знать?

- Сестра ж...

- Тогда не спрашивай, что я здесь делаю!

- Ладно, где Павел?

Вероника взяла стул, села:

- Знаешь, Павла забрали. Вроде бы он убил Наталью. Можешь в это поверить?

- Да разве я знаю, чему теперь верить?

- Может, и мне не веришь?

- И тебе...

Не ожидала услышать от него таких слов и от удивления даже спёрло дыхание. Потом тихо произнесла:

- Что ты говоришь, Геннадий? Как ты можешь? Павел же твой брат.

- Так что?

- Нет, ты невозможен. Что было между тобой и ею, Натальей? Почему она так не хотела, чтобы мы с тобой встречались, дружили?

- А ты разве хотела?

- Иначе кто бы заставил...

- К чему? Говори дальше.

- Встречаться.

- Почему же теперь так изменилась? Только увидела меня и уже попятилась, как от какого-то вора, убийцы.

Вскочила со стула:

- Убийцы?

Посмотрел на неё, помолчал, потом грустно сказал:

- Получается, все на свете умные, мудрые, одна она глупая. Раз ничего не понимает. Что с ней говорить!

А девушка смотрела на него, на Геннадия – в чём это он её подозревает? Или просто раздражён? Ещё бы, такое случилось! Надо его как-то успокоить. Села снова.

- Генка, почему раздражаешься, когда ты такой же невиновный, как и я?

- Не знаешь, не догадываешься?

- Странно как-то говоришь, Геннадий, будто действительно меня обвиняешь.

- Потому что и обвиняю, если хочешь знать.

- Обвиняешь? В чём? Может, даже в смерти Натальи?

Не понимала, почему вдруг скривился - что-то не понравилось ему? Но ведь и ей в его словах многое не нравится. Да и сам он сегодня ей не нравится.... Недоброжелательный, жестокий. И вдруг стало Веронике очень обидно и горько, аж заплакала.

Геннадий отвернулся, ремонтировал дверь. Через плечо бросил:

- Разве ты до сих пор не наплакалась?

Заплакала ещё больше. Она желала сочувствия, ласкового слова, а он... Как он смеет? Наверное, правду говорила Наталья, хотя она, Вероника, ей не хотела верить. Сердце таки шептало что-то другое. Оно против Геннадия не имело ничего. А потому с вниманием слушала Павла, который советовал: «Выйди за Геннадия. Может, он немножко и непутёвый, но когда возьмешь его в руки, то станет, как шёлковый.» И слушала Павла, и не противилась, потому что ей действительно хотелось знать, каким бы стал Геннадий при ней... А теперь не надо ей никакого Геннадия! Грубый он и всё! Только сердце опять что-то шепнуло, и Вероника спросила:

- Почему ты такой?

- Интересно - какой?

- Чужой. Совсем чужой.

- А когда-то разве был тебе родной?

- Мог бы стать родным. Если бы захотел.

- Прости!

- Этого я не прощу. Может быть, позже, когда всё закончится.

И даже почувствовала - в её сердце любви нет. Придёт ли когда-нибудь она к ней? Или это действительно век такой наступил, что любовь им необязательна? Слышала же от подруг, что любовь - романтика, а в двадцатом веке взяла верх практичность. Влюблённые глаза, мол, всегда слепы, а на мир сегодня надо смотреть реально, ясно.

Знала Вероника: не научилась этой трезвости, и кто знает, научится ли. А Геннадий, вероятно, из тех самых «реалистов», так чему её научит? Заставит стать такой, как другие? Зачем тогда сердце? И красота зачем, и всё остальное?

Отворачивалась при этом от Геннадия, будто глаза могли её выдать - сказать, что любит... Да нет, просто сердце, израненное болью от тяжёлой утраты, обливается слезами. А она, Вероника, нарочно обращается к разным мыслям, чтобы как-то забыться, отвлечь себя от трагедии.

Закусила губы, посмотрела исподлобья:

- А ты видел Наталью убитой?

- Ну, видел...

- С ножом в груди?

- Тьфу, дура!

Пристально поглядывала на Геннадия, а он, не спеша, очень медленно полез в карман и вынул письмо. Так же не спеша, развернул конверт, который был перегнут вдвое, - видимо, хотел видеть, как поведёт себя Вероника. Но она смотрела спокойно, даже не спросила - что это за письмо в руках Геннадия. Он рассердился:

- Ты не хочешь знать про это письмо, правда? Тебе не интересно!

-