Главный герой. Биография Леонардо ДиКаприо - Зинаида Сергеевна Пронченко

Суицид Молл – ключевой момент «Начала», ибо нам наконец-то объясняют, что вырваться из цепких объятий дурного сна можно, лишь во сне умерев. Повредившаяся умом после долгого пребывания в лимбе Молл больше не различает сон и явь – ее самоубийство в итоге приводит к реальной смерти, вина за которую лежит на Коббе. Ведь именно он, желая успокоить жену, внедрил в ее сознание мысль, что действительности не существует, все есть сон, разве не об этом толковал еще Платон, сравнивая жизнь человека с пещерой, на чьих стенах пляшут тени от идеи. В уста Кобба, рассказывающего Ариане трагическую историю их с Молл любви, Нолан вложил сумму философских положений, согласно коим все сущее относительно и непознаваемо, а значит, жизнь есть сон, а кино – важнейшее из искусств, особенно когда, следуя буква в букву известной цитате, стилистически и структурно стремится достичь циркового уровня воздействия.

В «Начале», как раз по этой причине, Нолану совершенно неинтересны актеры, он намеренно уподобляет их пиктограммам, их функция абсолютно утилитарна – обозначить выход на новый уровень игры/сна, стать иллюстрацией той или иной теории – эволюции или относительности, просто совершить зрелищный кульбит.

В таких условиях исполнителю масштаба ДиКаприо не то что тесно, а нечем дышать. Время от времени заметно, как Леонардо, утомившись безропотно нести груз режиссерских аллюзий, забывается и обнаруживает абсолютно ненужный Нолану в большей части сцен драматизм. В «Начале» актеру позволено быть актером, только когда в «реальности» происходящего у зрителей нет никаких сомнений. Увы, это незначительные эпизоды, на контрасте с разворачивающимся в соседних кадрах аттракционом попытки «проживания» актером эмоции, да любой психологизм, проявленный невзначай исполнителем, смотрится прорехой в простыне, на которую Нолан проецирует свое «Прибытие поезда», свое «начало начал», вернув кино к зачаточному состоянию – одного сплошного спецэффекта. В некотором роде «Начало» Нолана – это «Черный квадрат» седьмого искусства, отрицающий онтологические свойства кино – движение и монтаж, ибо каждый план самодостаточен и никак не связан с последующим или предыдущим. Ни по содержанию, ни по форме. Лишь аккорды всемирно известного шлягера Эдит Пиаф Non, rien de rien («Нет, я ни о чем не жалею») склеивают воедино осколки разбившегося вдребезги нарратива. Впрочем, и Пиаф отчасти находится вне диегезиса, ибо звучит не в кадре, а в голове персонажа Леонардо.

«Начало» при бюджете в 160 миллионов долларов собрало в прокате 837 000 000. Картина победила в четырех номинациях на «Оскаре», получив награды за лучшую операторскую работу, лучшее сведение звука, лучший монтаж и лучшие спецэффекты, а также выиграла главный приз на важнейших для жанра научно-фантастических фильмов премиях Хьюго и Рэя Брэдбери. Критики, конечно же, обвинили Нолана в вульгаризации темы, в бездумном использовании научных исследований – особенно много гневных возгласов раздавалось из Гарвардского университета. Кроме того, в прессе появилось довольно много статей, авторы которых сокрушались, что кинематограф Нолана ощутимо аполитичен.

Но главная дискуссия развернулась вокруг содержавшейся в финале загадки. Последним планом «Начала» стала фигурирующая на черном фоне таинственная надпись, гласящая: «За его спиной на столе продолжал крутиться тотем, и мы… ЗТМ», ставящая под вопрос, собственно, развязку. Удалось ли Коббу выполнить заказ, проснуться, вернуться домой в США и наконец-то увидеть лица своих детей, которых он так и не успел окликнуть в затакте. Тотемом у Нолана называли предмет – игральные кости или волчок, – который герои, погружаясь в сон, брали с собой, чтобы не забыть разницу между сном и явью. Никто не мог дотронуться до тотема, кроме его хозяина, иначе он утрачивал свои магические свойства. Молл погибла, потому что Кобб специально взял в руки ее тотем, буквально отвел жену в ад, объясняя цель поездки благими намерениями. Эта надпись перед титрами сбивала с толку – так вернулся ли Орфей из царства снов, оглянувшись в последний раз на Эвридику? Или хэппи-энд нам приснился? Нолан, как и его кумир Кубрик, взял за привычку не давать комментариев к своим фильмам. Только ДиКаприо десять лет спустя, участвуя в записи посвященного «Началу» подкаста, с нескрываемым раздражением заявил: «Без понятия, мое дело маленькое – сыграть парня, у которого проблемы и дома и на работе, а что хотел сказать режиссер, мне неведомо, вы что, не знаете Нолана, он в простоте слова не скажет». Недовольство Леонардо вполне понятно. Мало того что Нолан использовал звездный статус актера ради привлечения финансирования, так еще и превратил его в разновидность волчка. Обычно талант автора определяют по масштабу уникальности созданной им вселенной. Вселенная Нолана необъятна, но состоит из чужих галактик. Не говоря уже о том, что означающее и означаемое у этого режиссера чаще всего находятся в страшном дисбалансе. Чтобы сообщить городу и миру элементарную мысль – прошлое не изменить даже Эйнштейну, но даже далеко не Эйнштейн может изменить свое будущее, – Нолан придумывает невыносимо запутанную историю, каждая итерация которой является невыносимой банальностью. А чтобы мы не обращали внимания на примитивность деталей, нагромождает их друг на друга, сопровождая заумной аннотацией. Чего стоит, например, история с неймингом – героя Киллиана Мерфи зовут Роберт Фишер в честь чемпиона мира по шахматам, создавшего модифицированную хронометражную систему, увеличивающую время следующего хода. Не правда ли, потрясающая параллель с многоуровневым сном, где на каждом следующем этапе время увеличивается?

Согласно общепринятому мнению, в финале «Начала» окружающий Кобба мир все же реален, поскольку на его безымянном пальце больше нет обручального кольца, которое он носил, путешествуя с одного уровня сна на другой. Если красота в глазах смотрящего, то смысл – в голове спящего, то есть самого Нолана, и снится ему, что он действительно большой режиссер.

Хороший, плохой, злой

«Джанго освобожденный»

«Однажды в… Голливуде»

Сняться у Квентина Тарантино, без преувеличения главного режиссера своего поколения, навсегда изменившего американский независимый кинематограф, да и кино вообще, было давней мечтой ДиКаприо. Еще в 2009-м он, ничуть не смущаясь, предложил свою кандидатуру на роль нациста-полиглота Ханса Ланда в «Бесславных ублюдках», однако Квентин выбрал тогда Кристофера Вальца, награжденного в итоге призами и в Каннах, и на «Оскаре». Два года спустя, узнав, что Тарантино завершил работу над сценарием спагетти-вестерна, ДиКаприо, занятый на «Великом Гэтсби», отправил Квентину депешу, сообщавшую, что он готов на все ради участия в этом проекте.

Со времен «Знаменитости» Леонардо не играл персонажей второго плана, хотя еще Рик