В красном стане. Зеленая Кубань. 1919 (сборник) - Илья Григорьевич Савченко

Построение это было не из трудных, и я припомнил и команду, и исполнение ее.

– Что ж, отлично… Все по уставу…

Корш задал еще несколько простых построений – сделал и их.

Экзамен кончился. Чувелев предложил подсесть к его столу.

– Экзамен вы сдали и на начальника штаба бригады, и на командира полка. Я вас все-таки хочу назначить в строй, и именно в запасный дивизион армии. Там 12 эскадронов, и над ними нужен опытный глаз. Дивизионом командует товарищ Понамарев, но он не кавалерист, дело это знает слабо, и дивизиону вы будете очень полезны. Там есть, где показать себя. Запасная часть, маршевые эскадроны для всей Девятой армии – это видная работа. Поработайте сначала там, а штабная работа от вас не уйдет. Да и нет сейчас вакансий. Я вас в одном могу заверить: я буду иметь вас в виду.

Я не стал возражать. В конечном итоге я получал назначение выгодное для моих целей: с маршевыми эскадронами можно было рассылать по всей кавалерии 9-й армии своих людей. Это позволило бы наладить связь, а так как в запасном понамаревском дивизионе, по моим сведениям, было много пленных офицеров и казаков, новое мое назначение неожиданно открывало передо мной новые возможности…

IX. Представление новому начальству

В тот же день я отправился в слободу Дубинку, находящуюся в четырех верстах от Екатеринодара, чтобы представиться товарищу Понамареву – моему новому начальнику.

Понамарев принял меня более чем любезно и выразил живейшую радость, что наконец-то он получил помощника-строевика.

– Тяжело одному, – жаловался он на свою судьбу, – я и командир, я и комиссар дивизиона – работы по уши. Ну-с, а теперь мы разделим труд. Да и, между нами говоря, я не кавалерист настоящий. Был двадцать лет тому назад вольноопределяющимся в кавалерийском полку, но это, сами знаете, одно, а командовать двенадцатью эскадронами – другое. Вести занятия я не могу. Эскадронные командиры мои тоже не спецы. Есть один, бывший офицер, но лодырь такой, что его не расшевелишь… Вот вы и беритесь за это дело. Действуйте моим именем. На меня всегда можете рассчитывать…

Кирилл Федорович Понамарев был выше среднего роста, статен и, видимо, очень следил за своей внешностью. Это не был «барин», но он держал себя «под барина». Усы и бороду он брил. В нем было что-то артистическое – поседевшая густая шевелюра, большие выразительные глаза. В 1905 году он отбывал воинскую повинность в каком-то кавалерийском полку, в каком – это было туманно. Один раз он оказывался в гусарах, другой – в кирасирах. В повествованиях своих Понамарев был недостаточно тверд. Говорит, что служил вольноопределяющимся. Во время октябрьских дней первой революции участвовал в беспорядках, был предан суду, осужден на каторгу, но благополучно бежал за границу. Эмигрантом кочевал по Германии, Швейцарии, Франции и Италии. В Россию вернулся в запломбированном вагоне вместе с Лениным и Троцким, с которыми был, по его словам, дружен. По всему было видно, что он не имел среднего образования, хотя и говорил, что сейчас же по окончании гимназии поступил в полк, чтобы отделаться от воинской повинности. Жизнь за границей, знакомство с языками и эмигрантская кружковщина развили его. Он немало прочел на своем веку брошюр, умел показать свой товар лицом, темпераментно, с огоньком мог произносить на митингах речи. Красноармейцы, видя его солидность и внешнюю строгость, поговаривали, что Понамарев – бывший полковник.

Прощаясь с моим командиром, я попросил разрешение взять верховую лошадь, чтобы съездить в город, и бричку для перевозки своего багажа в дивизион. Багаж этот был несложен – постель да чемодан, но все же багаж.

X. Мой вестовой

Понамарев решил сразу поставить мое пребывание в дивизионе на солидную ногу и заговорил о том, что мне надо подыскать хорошего вестового.

– Вы как насчет пленных? Наши красноармейцы немного того, распущены, а пленные, пока обживутся, будут ручнее.

– Мне все равно – пленный или красноармеец. Лишь бы любил лошадь да ухаживал за ней.

Пока Пономарев потчевал меня чаем с вишневым вареньем, его вестовой сходил с понамаревской запиской в эскадрон, где поседлали для меня лошадь и назначили вестового.

Едучи в город, рассматриваю своего вестового.

– Казак?

Это, впрочем, можно было и не спрашивать. Несомненно, мой вестовой был казак, чистокровнейший донец. На них ведь печать казачья лежит такая, что не ошибешься.

– Так точно – донец…

– Какого полка был?

– Двадцать шестого конного…

Я взглянул пристальнее на казака. Ведь 26-й конный полк – мой полк… В этом полку я начал свою службу в Донской армии, в этом полку в 1918 году был ранен…

Казак продолжал:

– Нас тут в дивизионе сотни две будет… Я вас сразу признал… А полковнику Маноцкову[23] ногу отрезали. Слыхали?

– Вот что, старина, это, конечно, хорошо, что у меня под рукой будет своих людей две сотни. Люди вы все верные… Но только никому ни гу-гу, что я пленный… Понимаешь? И казакам нашим скажи, чтобы молчок был. Я тут тайком у красных и делаю вид, что у белых никогда не был – понимаешь?

– Про это не извольте беспокоиться, господин есаул… Дело тут сурьезное… Мы и сами гуторим, что надо восстание поднимать… Слыханное ли дело… Почитай, тридцать тысяч казаков в плену… Да мы тут, ежели с умом, все вверх дном могим перевернуть…

– Вот и будем мараковать на этот счет. Надо только друг за дружку держаться да язык за зубами хорошо до поры до времени держать…

– Это уж будьте покойны… С нами тут и есаул П. Он не открылся, что офицер, и красноармейцем простым в строй пошел… А насчет секрету будьте покойны. У казаков выдачи нету. Не сумлевайтесь[24].

XI. В дивизионе

С Понамаревым у меня сразу же наладились наилучшие отношения. Строевым хозяином дивизиона был я. Все мои требования вплоть до внутреннего распорядка дивизиона – компетенция, к слову сказать, комиссара части – беспрекословно исполнялись Понамаревым. Он был несказанно рад, что мог сбросить с себя непосильную строевую обузу.

До меня эскадроны почти ничем строевым не занимались, так как Понамарев не мог организовать строевую работу, а командиры эскадронов тоже предпочитали службу в дивизионе превратить в летний отдых после долгой боевой страды. Если же когда-никогда эскадроны выезжали на проездку лошадей – это уж хочешь не хочешь приходилось делать, чтобы не погубить конский состав, – то делалось это так распущено, хулигански, что эскадроны походили не на воинскую часть, а на толпу базарных цыган. Одни ехали на поседланных лошадях, другие