Сталин. Том 2. В предчувствии Гитлера, 1929–1941 - Стивен Коткин

В глазах Гитлера консолидация его завоеваний и оборонительный курс представлялись путем к поражению, так как он чувствовал, что время работает не на него. Американцы будут все больше помогать Англии, Советский Союз будет только усиливаться. Таким образом, с учетом невозможности десанта на Британских островах, у него как будто бы были только следующие варианты: 1) воздушные удары по периферийным целям в британских владениях на Ближнем Востоке, с тем чтобы заставить Англию дорого заплатить за нежелание мириться на его условиях — этот вариант означал дальнейшую терпимость по отношению к «жидобольшевизму» и сталинскому «шантажу»; 2) выдвинутая Риббентропом идея континентального блока, который мог бы противопоставить англо-американцам столь же крупные производительные и вооруженные силы, но в потенциале усилил бы зависимость Гитлера от милостей Сталина; или же 3) неспровоцированное нападение на страну с 4-миллионной армией и современным вооружением, отчасти поставленным самой Германией. Последний вариант был во многих отношениях наиболее рискованным, но с учетом взглядов, чаяний и расчетов Гитлера именно он казался ему наиболее разумным[4903]. Но для того, чтобы понять это со стороны, требовался такой уровень проницательности, которым не могла похвастаться ни одна из иностранных держав.

30 января 1941 года Гитлер проявил понимание того, что Советский Союз не нанесет превентивного удара, когда за закрытыми дверями сказал своим военачальникам: «Пока Сталин жив, русские не нападут, потому что Сталин человек осторожный и умный». Тем не менее германские официальные круги и пропаганда упирали на присутствие советских войск на общей границе, объявляя его прямой угрозой для Германии. В своем выступлении Гитлер передвинул начало операции «Барбаросса» с 15 мая на 2 июня — судя по всему, осознав масштаб операции, — и повторил сделанное им два года назад пророчество о грядущем уничтожении евреев[4904].

Дзюдо

Восстановленная советская зарубежная шпионская сеть объединяла около 3 тысяч различных источников, из которых до 70 % были завербованы после 1938 года (включая агентов бывшей чехословацкой разведки, согласившихся работать против Германии)[4905]. Также НКВД перехватывал сотни тысяч зашифрованных телеграмм, но из них удавалось расшифровать и прочесть лишь малую долю (обычно менее 15 %). Советской разведке не хватало переводчиков, не говоря уже о специалистах по криптографии[4906]. Тем не менее Сталин мог читать расшифровки перехваченных депеш, которыми японские военные атташе обменивались с Токио, а также сообщения, которые Госдепартамент США получал от дипломатов в Советском Союзе, Франции и Японии[4907]. Однако взломать английские и немецкие шифры советской разведке не удалось[4908].

У деспота имелись шпионы в высокопоставленных британских кругах. В их число входили члены «Кембриджской пятерки», сотрудничавшие с советской разведкой в силу своих убеждений: Энтони Блант (Тони) из британской контрразведки (МИ-5), Гай Бёрджесс (Медхен) из британской секретной службы (МИ-6), Дональд Маклейн (Гомер) из британского Министерства иностранных дел, Ким Филби (Зенхен) из Отдела специальных операций, занимавшегося подготовкой диверсантов, и Джон Кернкросс (Лист), личный секретарь сэра Мориса Ханки, бывшего секретаря кабинета, а на тот момент — номинально канцлера герцогства Ланкастер, но в реальности министра без портфеля. Например, Лист, насколько известно, передал Москве составленную в сентябре 1940 года секретную британскую «Оценку военных возможностей», в которой делался вывод, что Гитлер не сможет провести успешную высадку десанта на Британские острова[4909]. В 1941 году Лист передал советской разведке 3349 секретных документов, включая телеграммы из Москвы, от посла Криппса, Идену в Министерство иностранных дел, а также доклады британской разведки[4910]. Тони с января 1941 года передавал документы британской контрразведки главе восстановленной лондонской резидентуры Анатолию Горскому. Зенхен уведомлял своих кураторов, что англичане не ведут подготовку подпольных агентов для работы в СССР: эти слова, усилившие подозрения, что Филби — двойной агент, работающий на англичан, были подчеркнуты в Москве двойной красной линией[4911]. Сталин так и не проникся доверием к «Кембриджской пятерке» даже после того, как он позволил Горскому восстановить лондонскую резидентуру[4912].

В Германии, помимо агентурной сети советской военной разведки, завязанной на Рудольфа фон Шелиа, который сообщил о существовании «Барбароссы» (не приведя ее названия), действовала еще и агентурная сеть советской гражданской разведки, завязанная на Арвида Харнака (г. р. 1901), который учился в США, женился на американке, получил докторскую степень в родной Германии, еще до установления нацистского режима ездил на деньги немецкого правительства в СССР с исследовательскими целями, передавал информацию американцам, стал шпионом-антифашистом, работавшим на СССР, после чего вступил в нацистскую партию и на тот момент работал в экономическом министерстве нацистской Германии. Связь с Харнаком (Корсиканцем) в 1940 году восстановил Александр Коротков (г. р. 1909), начинавший на Лубянке электриком и лифтером, однако, в отличие от большинства тех, кто пришел в разведку после террора, он бегло говорил по-немецки[4913]. Коротков был назначен в заместители начальнику резидентуры Амаяку Кобулову, которого поначалу не подпускали к этим сетям[4914].

Коротков был одним из множества новых людей, отправленных за границу теперь уже 33-летним начальником внешней разведки НКВД Павлом Фитиным, занимавшим эту должность уже второй год; подчинявшееся ему управление сумело восстановить около сорока зарубежных советских резидентур[4915]. Корсиканец познакомил Короткова со своим другом Харро Шульце-Бойзеном (Старшиной). Шульце-Бойзен (г. р. 1909), обладатель нордической внешности, в молодости выступал против Версальского договора, навязанного Германии, а также против капиталистического строя вообще; в 1933 году штурмовики СА разгромили его кабинет и издевались над ним, процарапывая у него на коже свастики. Его отцом был удостоенный наград морской офицер (их семья находилась в родстве с гросс-адмиралом Альфредом фон Тирпицем), а его мать дружила с Герингом; ее хлопотами Харро был взят на службу в Министерство авиации (в отдел связи)[4916],[4917]. Корсиканец со Старшиной, а параллельно с ними и Ариец поддерживали около шестидесяти стратегически важных контактов в ряде министерств, немецкой промышленности, вермахте и немецкой разведке — глубина проникновения была невероятной для тоталитарного режима.

Немецкая контрразведка слабо представляла себе реальную глубину и размах советских разведывательных операций. Однако приготовления в масштабах, требуемых для ведения грандиозной войны с СССР — строительство железных и безрельсовых дорог, аэродромов и казарм, перемещение и размещение вооружения, топлива, войск, — в любом случае было невозможно скрыть. Танки и стройматериалы приходилось перевозить на железнодорожных платформах. Впрочем, главным были не германские военные приготовления — которые, как отмечала британская разведка (31.01),