Сталин. Том 2. В предчувствии Гитлера, 1929–1941 - Стивен Коткин

и даже командиры не знали своих пунктов назначения[4951]. Помимо нежелания давать поджигателям войны в Германии предлог для нападения, Сталин по-прежнему придерживался всеобщего убеждения в том, что, хотя мобилизация, объявленная летом 1914 года в Российской империи, носила оборонительный и предупредительный характер, она все равно неизбежно привела страну к войне[4952].

Осторожность

Сталин был единственным в СССР человеком, получавшим весь спектр разведывательных донесений, но даже он не видел всего. За первую половину 1941 года советская военная разведка получила 267 сообщений от своих агентов за границей и передала 129 из них военному и политическому руководству[4953]. (Берия, которому подчинялась гражданская разведка, возможно, еще более жестко отфильтровывал информацию.) Функционеры деспотических систем нередко стараются не сообщать деспоту того, что может ему не понравиться[4954]. После террора нужно было обладать особой храбростью или наивностью, чтобы приносить Сталину известия, которые он не желал слышать[4955]. 20 марта 1941 года Голиков направил ему одну из первых систематических сводок советской разведки, касавшуюся немецких сил и их местоположения. Тупиков в Берлине составил обзор германской армии на 100 страницах[4956]. Голиков в своем резюме пересказывал выводы Тупикова о крупном сосредоточении немецких сил около границы и заключал, что «по сообщению нашего ВАТ [военного атташе] из Берлина… начало военных действий против СССР следует ожидать между 15 мая и 15 июня 1941 года».

Голиков, будучи лично знаком с мнением деспота, старался обезопасить себя, написав, что нападение, скорее всего, состоится «после победы над Англией или после заключения с ней почетного для Германии мира». Также он писал, что «большинство агентурных данных, касающихся возможностей войны с СССР весной 1941 года, исходит от англо-американских источников, задачей которых на сегодняшний день, несомненно, является стремление ухудшить отношения между СССР и Германией». Тем не менее Голиков добавлял: «Исходя из природы возникновения и развития фашизма, а также его задач — осуществления заветных планов Гитлера, так полно и „красочно“ изложенных в его книге „Моя борьба“, — краткое изложение всех имеющихся агентурных данных за период июль 1940 — март 1941 года заслуживают [так в тексте] в некоторой своей части серьезного внимания». Он нарисовал картину одновременного нападения силами трех немецких групп армий по трем направлениям: северному (на Ленинград), центральному (на Москву) и южному (на Киев). Это было точное изложение «Барбароссы» в передаче «Арийца»[4957].

Если Павел Фитин, глава гражданской разведки НёКГБ, не имел доступа к Сталину, подавая свои доклады Берии и Меркулову, то Голикову время от времени приходилось встречаться с деспотом[4958]. Все пять непосредственных предшественников Голикова были расстреляны. Его обзор от 20 марта 1941 года, усеянный оговорками, тем не менее был смелым шагом. Однако, завершая его, Голиков сам же опровергал все самое важное, что содержалось в его докладе: «Слухи и документы, говорящие о неизбежности весною этого года войны против СССР, необходимо расценивать как дезинформацию, исходящую от английской и даже, быть может, германской разведки»[4959].

Немецкие самолеты пересекали советскую границу на высоте семь миль, где они были недосягаемы для огня ПВО, но могли спокойно фотографировать советские военные объекты и части. Отвечая на советские протесты о нарушении воздушного пространства, немцы утверждали, что у них рядом с границей находятся летные школы и пилоты-курсанты сбиваются с курса. Впрочем, Старшина, служивший в геринговском Министерстве авиации, добыл уникальные сведения, переданные берлинской резидентурой НКГБ в Москву (24.03), об активном изучении целей на советской территории, включая мосты, удар по которым позволял пресечь переброску резервов. «В штаб авиации регулярно поступают фотоснимки советских городов и других объектов», — утверждалось в докладе; кроме того, германский военный атташе в Москве совершал поездки на машине, уточняя местоположение советских электростанций. «Среди офицеров штаба авиации существует мнение, что военное выступление против СССР якобы приурочено на конец апреля или начало мая. Эти сроки связывают с намерением немцев сохранить для себя урожай, рассчитывая, что советские войска при отступлении не смогут поджечь еще зеленый хлеб»[4960].

Примерно тогда же один работник немецкой типографии якобы передал в советское посольство в Берлине книгу, предназначенную для издания большим тиражом, с транслитерацией русских фраз латинским шрифтом: «Где председатель колхоза?», «Ты коммунист?», «Руки вверх!»[4961]

28 марта в 5 часов вечера по берлинскому времени секретарша Деканозова в берлинском посольстве приняла анонимный звонок: «Около мая начнется война против России», — сказал звонивший по-немецки и повесил трубку[4962]. В тот же день в Москве Сталин пытался выжать еще больше крови из камня, вызвав к себе в «Уголок» руководителей химической промышленности — наркома, его заместителей, директоров заводов. Советский Союз еще не вполне освоил производство шин из синтетического каучука, хотя тот именно здесь был изобретен[4963]. Сталин устроил выволочку Николаю Патоличеву (г. р. 1908), сыну крестьянина, осиротевшему в двенадцать лет, затем работавшему на заводе, а в 1939 году, после террора, назначенному партийным боссом Ярославской области, где размещалась резиновая промышленность. Патоличев, один из «новых людей» Сталина, только что стал полноправным членом ЦК. Сталин «применял острые выражения, и я, честно говоря, не знал, чем для меня закончится этот разговор, — вспоминал Патоличев. — А он долго ходил, обдумывая. Длинными, неимоверно длинными показались эти минуты». Наконец деспот с улыбкой объявил о создании комиссии с участием Патоличева, Хрущева и Николая Булганина, которой поручалось добиться от наркомата химической промышленности повышения объемов производства[4964].

Балканское предательство

Под сильнейшим давлением со стороны Германии к странам оси наряду с Венгрией, Словакией и Румынией присоединилась и Болгария. В результате на юго-востоке Европы остались только две страны, не состоящие в союзах: Греция, подвергшаяся агрессии со стороны Италии, и Югославия. 25 марта югославский регент, обучавшийся в Оксфорде принц Павел, который правил страной от имени 17-летнего короля Петра II, тоже был принужден немцами присоединиться к оси. Почти сразу же после этого, в 2.15 ночи 27 марта 1941 года сербские офицеры ВВС совершили переворот. Иден по телеграфу передал британскому послу в Белграде «временные полномочия» на «осуществление всех мер, которые он сочтет необходимым, ради смены правительства, даже если это повлечет за собой риск немецкого нападения»[4965]. Но хотя британская разведка поддержала переворот, он был задуман и исполнен югославами[4966]. Обрадованный Черчилль, довольный тем, что сербы вступили в борьбу, писал, что «Гитлер был уязвлен до глубины души»[4967]. Голиков 28 марта 1941 года отправил Сталину, Молотову, Берии и Тимошенко подробный отчет, в котором утверждал, что «в