Путь Инквизитора. Том 3. Божьим промыслом - Борис Вячеславович Конофальский

— Конного куда-то посылают, кажется. Коня уже оседлали, а двое залезли на башню, вон уже мост опускают.

Хенрик и Кляйбер останавливаются, прекращают работу, принцесса тревожно глядит на оруженосца, что продолжает наблюдать. Только Волков даже не отрывается от стены, как будто это всё его не касается. Так и сидит.

— Ворота отворяют, — продолжал фон Готт.

Только тогда Волков встал и подошёл к южной стене башни; он заглянул вниз и, подождав, увидел, как в открывшиеся ворота выехал человек и, проехав по опущенному мосту, достаточно скоро погнал коня по дороге на юг.

— За подмогой, видать, послали, — с заметной тревогой произнёс из-за его спины Кляйбер. Он тоже смотрел вслед уезжающему верховому.

Генерал обозлился на кавалериста: чего ты, дурак, безнадёги тут нагоняешь? Но вслух, так, чтобы слышали все остальные, ответил:

— Так за подмогой они давно посылали. Уже один отряд пришёл.

— А этот тогда куда? — интересуется Кляйбер.

— Почем же мне знать, — говорит генерал и, чтобы как-то сменить тему, продолжает — Кляйбер, давай-ка кувшин, будем пить воду. Ваше Высочество, где те припасы, что вы взяли с собой? Нужно немного и поесть, а то мы завтракали на рассвете.

— Мой узелок внизу, — сразу отозвалась принцесса. Она хотела встать, но Волков, больше всего боявшийся, что арбалетчики кинут в неё болт откуда-нибудь с лестниц замка, махнул рукой: сидите. Не мелькайте лишний раз.

— Я сбегаю, — вызвался Кляйбер.

— И вино там же, — добавила маркграфиня.

— Принесу, — отозвался кавалерист и стал спускаться на второй этаж.

Рядом с принцессой было самое безопасное место на башне, Волков так поставил её скамеечку, чтобы ни с одной стороны сюда невозможно было кинуть болт. Тут, у ног Её Высочества, все и собрались, когда вернулся Кляйбер с едой и вином.

Сначала генерал открыл вино и налил в ту самую гнутую чашку из меди, которая некогда была то ли ковшиком, то ли соусником и из которой пила маркграфиня.

— Прошу вас, Ваше Высочество, — Волков протянул ей чашку с вином.

Она взяла сосуд, но не успела отпить, так как генерал произнёс:

— И от лица моих товарищей я выражаю вам большую благодарность за вашу прозорливость, принцесса; не будь вы так предусмотрительны, не видать бы нам этой еды.

Она лишь улыбнулась скромно и теперь уже выпила вина из гнутого ковшичка. А еда была хорошей. Целый пшеничный хлебец, румяный сверху и жёлтый по бокам; видно, что печёный на сливочном масле, которого пекарь не пожалел. А ещё там был молодой сыр, небольшая головка, такой, от которого отслаиваются солёные вкусные ломтики, когда его берёшь пальцами; сыр был ещё мокр от рассола. Ещё ломоть свежайшей розовой ветчины, по краям с жёлтым салом в палец толщиною, и большой печатный пряник с узором, твёрдый, сухой, к которому нужно молоко, чтобы размочить его. Еды на пятерых было вдоволь и хватило бы, чтобы всем пообедать, но генерал, не зная, когда всё закончится, произнёс:

— Кляйбер, дели всё на три части.

— На три? Ага, понял, господин, — говорил кавалерист, ножом своим отрезая от всего «на глаз» по трети.

А сам генерал взял и отломил кусочек жёлто-белого влажного сыра, съел его и, вздохнув, произнёс:

— Сыра лучше не есть.

— Неужто испортился? — удивилась принцесса. — Я его перед самым выходом из крынки достала.

— Сыр хорош, — ответил ей генерал. Он не удержался, взял и оторвал ещё один длинный кусочек от головки. — Да уж больно солон, жажду вызовет, а воды у нас, — Волков кивнул на кувшин, — всего-то ничего, и вина нет вдоволь напиться. Так что сыра не ешьте, а то измучаетесь после.

Этот совет ни у кого радости не вызвал, сыр был на вид роскошен. Но к рекомендациям своего командира, люди его знали, уж лучше прислушаться.

⠀⠀

⠀⠀

Глава 17

⠀⠀

Сам он, пока ел, думал об уехавшем верховом: «Неужто и вправду поехал за помощью?».

От мыслей таких становилось ему тревожно на душе, но Волков был опытным человеком и прекрасно знал, что, сидя в осаде, нужно и самому предпринимать что-то. Нельзя только ждать, опустив руки, такое ожидание будет сродни безвольному смирению, согласием со своей невесёлой участью. И генерал стал подумывать о новой вылазке. Правда, тяжёлая схватка у горящей поленницы его кое-чему научила.

«Нет, нужно будет выходить в ночь. И скрытно».

Но эти его мысли прервал Кляйбер.

— Хороших тряпок у нас на верёвки не осталось. Осталась одна гниль. Начинаешь вертеть её — она рвётся, — он, сидя напротив, поднял кусок материи, что был тут же, и показал его генералу. — Вот, труха! — кавалерист начал скручивать ткань руками и показывать, как в ней рвутся нитки. — Вещь никчёмная. А нам надо бы ещё немного.

Волков взглянул на то, что у них уже было: новая, крепкая на вид, хоть и не очень толстая верёвка была сложена у стены. А Кляйбер, закинув в рот последний кусок своего хлеба, продолжал:

— Ежели исподнее своё снимем да пустим его на полосы, то должно хватить. Там нам нужно-то малость, два аршина… Как раз чуть до земли останется. Там и спрыгнуть можно будет.

Все уставились на него, фон Готт даже жевать престал.

— Исподнее на полосы пустить? А потом что? Гамбезон прямо на голое тело надевать?

Вопрос был на самом-то деле не такой уж и праздный. Чувствовать грубую ткань стёганки на разгорячённом в такую жару и мокром от пота теле на протяжении целого дня — удовольствие, мягко говоря, не самое большое.

— А что же делать? — Кляйбер закинул в рот последние крошки отведённой ему еды и взял кувшин. Аккуратно, чтобы не пролить ни капли, стал наливать из него воду в гнутую чашку. — Верёвки до земли не хватает пяти аршин… — он налил себе воды и прежде, чем выпить её, закончил, покачав головой, как бы сомневаясь: — Пять аршин многовато будет; если с такой высоты прыгнуть — лытки можно поломать, — и так как никто ему не возразил, он выпил воду и закончил: — А со сломанными лытками опосля валяться до утра и ждать, пока холопы колдунов тебя сыщут — оно дело невесёлое. Да уж…

Все расположились, можно сказать, у ног Её Высочества, так как она одна восседала на скамеечке, а Волков, его оруженосцы и кавалерист сидели на полу вокруг расстеленной небольшой скатерти, на которой лежала еда. И генерал прекрасно видел, как из-под юбки маркграфини на полпальца выбивается край отличной полотняной нижней рубахи. Также и на рукавах