Российский колокол № 3–4 (35) 2022 - Литературно-художественный журнал

землю еще живого, хрипевшего человека. Когда дядю Толю откопали, ногти на его руках были сломаны и забиты землей. Он хотел жить, он пытался вырваться из сжимавших его на глубине цепких лап смерти. Он мучился, рвался из забивавшей легкие и рот земли хотя бы к глотку воздуха перед кончиной. Пусть даже и смерть, но там, наверху – под звездами и лунным сиянием. А луна тогда светила ярко – полнолуние.

В зале суда женщинам становилось плохо, когда они узнавали об этом. А за что убили-то? Перепутали – так они сами заявили. Ревность к сопернику возлюбленной. Как можно перепутать с молодым парнем почти пятидесятилетнего мужчину?.. До сих пор загадка, да и тогда не особо поверил народ подобному объяснению. Но это уже неважно. О настоящей причине знает один только Бог. Он и взыщет с них. И для меня это главное.

И еще я помню, что в те дни буйно цвела сирень и по вечерам воздух заполнялся тяжелым жужжанием майских жуков.

История вторая

Вспомнив двоюродного дедушку, стал думать и о другой родне – все так же со стороны мамы.

Расселяться по стране стала она, мамина родова, из Яшкинского района. В каком месте точно жили бабушкины Селиверстовы, я, к собственному стыду, не ведаю. А вот с дедовскими Воложаниными ориентируюсь уже чуток получше.

Прадед мой, Прохор, человек необычной судьбы и необычный сам по себе. Ростом в два метра десять сантиметров, первый кулачный боец Яшкинского уезда, ударом кулака то ли убивал, то ли сбивал с ног трехгодовалого бычка. А однажды нес на плечах полтора километра по снежной целине лошадь, зарезанную поездом. В то время за подобный недосмотр присуждали очень большие штрафы. Как уж там лошадь оказалась по зиме – не знаю. Но оказалась.

Вызванные по рации машинистом работники на месте происшествия никакой лошади не обнаружили. Лишь одинокие следы с каплями крови по бокам вели через поле в лес. Пошли по ним и вышли на опушку леса перед проезжей дорогой. Смотрят: есть следы людей, есть следы крови – жертвы столкновения нет. Увезли на санях.

Так вот, жили Воложанины в Синеречке. Да, собственно, с прадеда деревня-то и пошла, ныне вторая по численности в районе. А еще точнее, он ее и основал. Но об этом по порядку.

В три года прадед остался сиротой. Мать и отца забрала нередкая в те годы на Волге холера, верная спутница бурлаков. Усыновил мальчонку купец Воложанин, на которого и бурлачил прапрадед. И вот здесь снова загадка в судьбе деда Прохора, потому как фамилия приемного отца звучала на самом деле иначе. Об этом чуть позже. Родной же отец был то ли Копытиным, то ли Копытовым, то ли Копытом, а то ли и вовсе Коровиным. Сгинула родовая фамилия во времени и наследственном беспамятстве.

Добрый купец старовер-беспоповец пуще родных баловней полюбил смышленого, исполнительного хлопца. И со временем взял в свои руки повзрослевший Прохор все дело старевшего купца, пока приемные братья с сестрами жизнь прожигали в праздности. Каков масштаб оборотов был – тоже теперь не скажешь. Зато доподлинно известно, что ходили у купца Воложанина свои суда по Волге.

И до революции еще было время порадоваться хорошей жизни, да помер и второй отец. Бросились дети богатство делить, а Прохора как неродного решили обделить. Взял он тогда свою долю и уехал в Сибирь. И вот с этого самого момента фамилия его и изменилась так, что концов теперь родовых и не сыскать. То ли он всего лишь ударение поменял, то ли одну букву писарь уездный за мзду добавил-убавил. Но теперь мы ни родной фамилии прапрадеда, ни «двоюродной» – прадеда – не ведаем. Новая народилась.

Купил прадед землю в живописном месте и основал хутор. Завел табун лошадей, а надо заметить, что в конях он души не чаял. А к такой любви, может, были существенные основания: мама говорила, что прапрадед был из казаков. Однако доподлинно утверждать не могу, поскольку дядя Коля противоречил ей: из мужиков, мол, мы. Очередная практически неразрешимая теперь загадка.

А вообще, кони сыграли значительную роль в судьбе прадеда. Начнем с того, что, когда началась уже Гражданская война, старший сын его, Пётр, угнал табун в тайгу. Белогвардейцам прадед не дал ни одного коня: угнали, мол, лихие люди. А вот для красноармейцев Пётр по приказу отца пригнал несколько коней. На вопрос, почему он так поступил, батя ответил:

– Белые, сын, – ненадолго, а вот красные – надолго.

И, как оказалось, не промахнулся бывший купец, точный ход сделал в шахматной партии под названием жизнь. Во-первых, даже какие-то деньги получил, а во-вторых, запомнила новая власть добрый жест богатого мужика. И когда позднее раскулачивали крестьян и победнее, Лешего, как его звали в округе, не тронули.

Всего у него было десять детей – девять парней и самая младшая, поскребыш, долгожданная дочка, тетя Поля. Вообще-то она, конечно, была мне бабой Полей, но я никогда не называл ее так – слишком уж молодо она выглядела: типичная русская красавица, высокая, светлоликая, всегда смеющаяся. Тетя Поля…

Так вот, касаемо парней. Сколько их воевало на Великой Отечественной войне – не скажу. Доподлинно известно, что все служили в кавалерии и четверо погибли. Один из них – под Москвой, другого под Сталинградом скосила пулеметная очередь из засады.

Бабушкиным Селиверстовым в этом отношении вообще не выпало удачи. Даже сам хозяин, записавшийся на четвертую войну уже немолодым ополченцем, живым вернулся, без единого ранения. Лишь в Берлине, в самый последний день войны, его, артиллериста, контузило. Зато из девяти сыновей (а у Селиверстовых тоже было девять парней и одна девушка – моя бабушка Александра) до Победы дожил один лишь младший – Анатолий. Дядя Толя, о котором было рассказано в предыдущей истории и которого убили уже свои фашисты – русские.

Ну ладно, вернемся к нашему новооснованному хутору, а то стоило заговорить о конях, и унесли они меня далеко. Так вот, опять же кони. Куда без них в то время! Хозяйство у прадеда было большое, и стал он нанимать мужиков из соседних деревень – на покос, конюшню ставить, урожай убирать. А земля вокруг хлебная, надо к ней лишь руки приложить, чтобы у тайги лишнюю пядь отнудить.

Там, смотришь, один работник близ хутора построился, второй, третий. Глядь – и деревенька объявилась. А уж после Гражданской и вовсе заселили деревню: уж больно места красивые да для крестьянского труда добротные.

Не знаю, живет ли в Синеречке сейчас