Российский колокол № 3–4 (35) 2022 - Литературно-художественный журнал

кто-нибудь из Воложаниных – разъехались вроде как все по России-матушке, – но вот такая история. Одна из многих на нашей земле. И вроде как был я в самой деревне, но в таком раннем детстве, что ничего почти и не осталось в памяти. Помню только сине-голубое покрывало на пикнике, небольшой водопад, тихую речушку, приветливые лица деревенских, на женщинах и девочках венки из свитых полевых цветов. Я играю у самой воды с какой-то девочкой в «петушка и курочку». А потом мы бьемся с ней стебельками конского щавеля – чей крепче окажется. И такой невероятной радостью наполнено все вокруг, что кажется: вот она – сказочная страна со сказочным водопадом и сказочными людьми.

Не стану утверждать наверняка, в Синеречке ли все-таки это было. Вот в Яшкинском районе – точно. А самое главное, что запечатлелось в памяти: какие же у всех красивые, светлые лица.

История третья

Почему-то большинство осколков-воспоминаний связано с маминой родовой веткой, а в особенности с домом деда – Григория Прохоровича. Обычная изба-засыпуха, крытый двор с сеновалом, коровником и различными стайками, о назначении которых я и не догадывался, поскольку в мою бытность скотину уже не держали. В одной из стаек стоял мотороллер. Белый, с виду почти новый – так и тянуло забраться на удобное мягкое сиденье и помчаться по грунтовой дороге.

После казенной квартиры оказаться в доме, в котором буфет пах конфетами-подушечками и чем-то непередаваемо домашним, обжитым долгими-долгими годами, – это как в сказке очутиться. Откроешь утром глаза – за стеной потрескивает-бормочет о чем-то своем печка. Приткнешься к теплой стенке – хорошо!

У окна сидит возле радиолы дядя Коля. Поперек медленно крутящейся черной пластинки при каждом обороте подрагивает на ярком утреннем свету сверкающая дорожка. Не могу оторвать от нее взгляда. С пластинки доносится: «Червону руту не шукай вечерами…» Какой же красивый язык у этой невидимой тети. Украинский – я знаю.

И в самолете, который уносит вскоре нас обратно в Армению, тоже звучит из динамиков: «Червону руту не шукай вечерами…»

История четвертая

Мой брат старше меня на пять с половиной лет. Это сейчас такая разница в годах незаметна, а в детстве воспринималась как пропасть. Я где-то внизу, с задранной головой, а брат высоко – на самом верху. Он уже почти взрослый, водит компанию с такими же рослыми парнями, у некоторых из которых уже темнеет под носом темная дорожка усов. Им всем уже по шестнадцать-восемнадцать лет, а некоторым даже по девятнадцать. У них и разговоры взрослые – про иностранные музыкальные группы: у кого лучше композиции и проигрыши и у кого солиднее «соляра» – у «Смоков» или «Дип Перпл». А то вообще заговорят о группах, названия которых я и не слышал никогда.

– А давай послушаем эту вещь у «Кисс», как ее… ну, там длинный проигрыш, «соляра» на целую минуту, – предлагает Жеша (друг моего брата белокурый красавец Женька Шадрин, которого уже нет на белом свете, – спился и умер, неприкаянный, сам себя отдаливший от нормальных людей.

Благо родители успели умереть немногим ранее и не узнали, как их любимый сын, будучи мертвым, целую неделю пролежал, никому не нужный, в пустой квартире).

– Да ну, «Пинк Флойд» – вот это вещь, особенно «Стенка».

И все замолкают, потому что мнение разбирающегося в музыке Юрки Гилёва авторитетно, да к тому же и в самом деле против «Пинк Флойда» не попрешь.

– Да, «соляра» ништяк, но я тут кассету взял у одного корешка, – говорит Зинёк, – давайте послушаем. Там еще ништяковей. Вещь!

Слово «вещь» – это вообще лучшая из всех существующих оценок – знак высшего качества.

– Давай послушаем, – одобрительно кивает головой «вожак» стаи Генка Чернявский – Чёрный.

Он чуть ли не каратист, достает ногой до выключателя и гасит свет. А еще он самый резкий и силен в драке. Чёрный окончил шарагу и весной будет поступать в военное училище.

Вечерами компания слушает свои вещи в подъездах, на улице или у кого-нибудь дома. Вид важный, многозначительное причмокивание, оттопыренные в знак восхищения губы. Иногда для пущей солидности пьют «Вермут» или «Агдам» и обязательно курят. Они почти взрослые и скоро пойдут в армию – надо погулять, да и будет хоть что вспомнить. Некоторые уже дружат с девушками. Ходят с ними под руки – на зависть тем, кто подругой не обзавелся. Из таковых мой брат, влюбленный в Свету Кошелеву, но она предпочла ему Пашку Харитонова. К компании одиноких волков принадлежит и Пончик. Вообще-то его зовут Толиком, фамилию его я не помню, хотя вот фамилия младшего его брата Виктора в памяти сохранилась – Филиппенко, но он от другого отца, и фамилии у них разные.

Пончик не то чтобы толстяк – так, совсем малость; просто он невысокий и крепко сколоченный; ну и все-таки и в самом деле немного пухловат. Но главное в другом – у него круглое лицо и всегда добродушная улыбка. А еще он любит пончики и однажды съел за раз то ли шестнадцать, то ли восемнадцать штук. Немудрено, что теперь он – Пончик. Он закончил шарагу и тоже пойдет весной в армию. И вообще, с нашего двора отправится целый десант: помимо названных, еще Вовка Бортников, борец и амбал, его явно заберут в десант или морпех, а то и вообще в спортроту; вместе с Чёрным собираются поступать в училище и Шкурик (Игорь Шкурский) с Виктором Филипповым (не Витей Филиппенко, это у них фамилии похожие и имена одинаковые, зато разница в возрасте целых четыре года и в комплекции – как между слоном и мухой).

А пока Пончик проходит практику в соседнем Яшкино, работает на монтаже линии электропередачи. Работа опасная, на высоте, но Пончику нравится. И, приезжая домой на выходные, он ходит гоголем – монтажник! Хорошие деньги и уважение среди настоящих мужиков. И восхищенные взгляды девчонок. Монтажник – это не какой-то там замухрыга инженер со своими ста двадцатью рэ в платежной ведомости. Пончик спит и видит себя на Севере или, может, даже на загранстройке. Он так и говорит: «Годика через два поеду работать в Монголию».

Как Пончик управляется на высоте – не могу представить. Все-таки он увалень и немного напоминает Винни-Пуха и Евгения Леонова одновременно. Такой же смешной и беззлобный. Если бы Пончик умел сердиться, его бы, пожалуй, многие побаивались. Но он само добродушие, ведь настоящий пончик: мягкий, он даже не может затвердеть – разве что заплесневеет и только. Поэтому в дворовой компании Пончик котируется просто как свой парень. Однако в