Ферма. Неудобная история, которую вычеркнули из хроник Холокоста - Джуди Раковски

Хотя многие из переживших холокост и подумать не могли о возвращении в Польшу, Сэм всегда защищал эту страну. Он твердил, что Польша – единственная из стран Европы, которая не пошла на сотрудничество с нацистами. Польское правительство отправилось в изгнание, чтобы не сотрудничать с оккупантами. Он не раз выступал перед пережившими холокост, указывая, что Польша спасла больше евреев, чем любая другая европейская страна. Израильская организация «Яд Вашем» назвала «праведниками мира» более семи тысяч поляков. Так называют неевреев, которые во время холокоста рисковали жизнью, чтобы спасти евреев от гибели.

Но, несмотря на всю душевную щедрость Сэма, мы постоянно сталкивались с печальными примерами того, как поляки участвовали в истреблении еврейского населения.

Сэм постоянно твердил:

– Как могло такое случиться, что сегодня ты – нормальный человек, который живет на какой-то улице, а завтра превращаешься в ничто? Становишься собакой, и каждый может сделать с тобой все, что ему заблагорассудится!

* * *

Через три года после последней поездки Сэма в Польшу он пригласил меня во Флориду на Пасху. Я приняла приглашение и поклялась себе, что не стану говорить о Хене. На седере Валла очень тепло меня приняла, рассказав о роли, которую мой дед сыграл в судьбе многих евреев, став спонсором их переезда в Америку. Все они высоко ценили нашу «семью янки», как в шутку называл нас Сэм.

На следующий день Сэм вручил мне перевод телеграммы от «незнакомого племянника», отправленной им Поппи из Израиля, где он оказался вместе с кораблем, нелегально перевозившим еврейских сирот после войны.

Мне трудно обращаться к Вам, потому что Вас даже не знаю, и мне еще нет 22 лет. Я – Самуэль Раковский, сын Йозефа Раковского. Хочу сообщить, что мне посчастливилось иммигрировать в Эрец Израэль. Родители мои остались в диаспоре в Австрии. Мой отец до недавнего времени лежал в больнице. Из нашей семьи выжила Ваша сестра Лили и ее сын 19 лет, а также Ваш брат Йозеф, мой отец. Моя мать также осталась в живых.

После этой телеграммы многие приехали в Америку, и Поппи нанял многих на свою фабрику.

До этого разговора Сэм со мной почти не общался, сказал только, что провел службу над останками семьи Дула и пригласил сына Релы, Дэниела. Меня он не пригласил, хотя, когда мы нашли могилу, именно я была вместе с ним на ферме Содо.

Сэм пригласил меня в гостиную и предложил присесть.

– Я хочу тебе кое-что сказать. Хочу извиниться за свои ошибки.

Я сглотнула. Я подумала, что он хочет объяснить, почему перестал со мной сотрудничать. Я снова и снова обдумывала наше общение, пытаясь понять, что я сделала неправильно.

– Конечно, я многое сделал.

Он показал мне огромный объем информации, собранный за долгие годы. Все это помогло ему узнать судьбу многих родственников и соседей.

Я поняла, что ему нужно высказаться. Про Хену он сказал: «А это загадка». И умолк. Я хотела уже рассказать обо всем, что мы узнали, с кем связались, но Сэм заговорил о том, что ему следовало сильнее нажать на Стефана и Гучу, – я слышала это не раз и была уверена, что еще не раз услышу.

– Я совершил много ошибок при поиске этой родственницы. Много раз я нападал на след, но каждый раз нам не хватало времени. Мы всегда слышали лишь полуправду и сомнительную информацию. А потом очередная ошибка, как во Вроцлаве. Я нашел того человека во Вроцлаве. Чем чаще я слышал «нет», тем сильнее мне хотелось докопаться до истины.

Я подумала, что ему не следует быть таким жестоким к самому себе. Но потом я поняла, что он только что сказал что-то новое.

– Подожди-ка. Ты не сказал мне, что Лютый не тот человек, пока мы не проехали всю страну!

– Это неважно, – пожал плечами Сэм.

Я начала понимать паттерн.

Возможно, Кнопек еще до нашей поездки сказал Сэму, что это ложный след. А я всегда считала, что он нас обманул!

Сэм снова начал сокрушаться по поводу своих «так называемых друзей».

– Если я когда-нибудь вернусь, то пойду прямо к Стефану и скажу: «Достаточно лжи! Скажи мне правду, пока мы оба еще живы. Ты просто не можешь не знать!»

Я не была уверена, что Стефан еще жив, но точно знала, что Сэм всегда прямо говорил ему о том, что хочет просто найти родственницу.

– А самым большим потрясением для меня стала телефонная книга Вроцлава, где полным-полно было Лютых. Это был полный крах.

Полным крахом, по-моему, была история о наследстве, которую мы предложили человеку, не имевшему никакого отношения к Хене. Но я промолчала.

– Там я вел себя иначе. Я был слишком эмоционален.

Я улыбнулась, вспомнив, как он вырвал свое свидетельство о рождении из архивной книги.

– Я был там с тобой или с Дэниелом? – спросил Сэм.

– Со мной. Они не захотели сделать для тебя копию. И мы повели себя как преступники.

Мы оба хмыкнули. Сэм пожал плечами и с улыбкой покачал головой. Я поняла, что он так извиняется. Я поблагодарила его, хотя не знала точно, о чем он сожалеет и что имеет в виду.

Он не стал говорить о неудачных поисках Хены. Похоже, он все еще винил во всем собственное неумение наладить контакты с местными жителями. Он не поверил тому, что рассказала мне дочь людей, прятавших Роженеков. Он сомневался во всем, чего не слышал собственными ушами. И «загадка» до сих пор мучила его, хотя он делал вид, что ему все равно. Но Сэм не хотел признавать, что поиски могут продолжаться без его участия. Он лишь пожал плечами и заговорщически мне подмигнул.

* * *

Сэм отлично умел вытягивать информацию благодаря своей искренней заинтересованности во всех людях, даже в совершеннейших чужаках. Но при общении с теми, кто решительно ему отказывал, у него опускались руки. И продвинуться вперед в таких ситуациях было почти невозможно. Мне было очень жаль, что из-за языкового барьера и моего почтения к Сэму я не могла помочь ему в этих разговорах. У меня был опыт общения с подозреваемыми в убийствах, коррумпированными чиновниками и защитниками священников-педофилов. Конечно, успех гарантировать я не могла, но, если собеседник понимал, что может что-то получить, шансы значительно повышались. Перед интервью мы с коллегами обдумывали причины, которые могли бы подтолкнуть человека к разговору, – будь то возможность переложить вину или доказать свою