Мой следующий вздох: мемуары - Jeremy Renner

в процедуре такого восстановления. Проблема с таким количеством сломанных ребер заключалась в том, что некоторые из них были сломаны в нескольких местах, что делало восстановление чрезвычайно сложным. Но доктор Альтхаузен, много лет проработавший в Рино и повидавший все виды травм, полученных при катании на лыжах и в горной промышленности, разработал систему, при которой титановые пластины использовались как основа, с помощью которой сломанные кости можно было прикрутить к металлу. Как только вы восстановите несколько из них, прикрепив их к пластинам, остальные ребра сами встанут на место, то есть вам не нужно будет устанавливать столько же пластин, сколько сломано костей. Тело просто естественным образом сцепляется с металлом, и остальные следуют его примеру, а грудная клетка частично восстанавливается сама. Это означает, что грудная полость будет заполнена титаном, но не настолько, как вы можете себе представить.

Это гениальная техника, и она спасла мне жизнь.

Помимо ребер и ноги, во время первой серьезной операции врачи оценивали состояние моих органов. В первую очередь была проведена операция по восстановлению разрыва печени. Затем хирурги обследовали некоторые другие мои основные органы. Они проверили, не разорвана ли моя диафрагма, как опасались (оказалось, что нет, что стало еще одной огромной удачей). Точно так же не было пробито и легкое - еще одно чудо, потому что пробитые легкие значительно увеличивают вероятность попадания бактерий и инфекции. Моя печень тоже была в порядке.

Осмотрев мои внутренности, хирурги переключили внимание на сломанную левую голень и лодыжку: как и в случае с грудной клеткой, в ногу вставили титановые стержни, чтобы зафиксировать осколок, и закрепили винты, чтобы стабилизировать сложный перелом лодыжки.

Предстоял еще долгий путь, и потребуются недели, чтобы обнаружить все, что было сломано в моем теле, - в частности, одна вещь будет преследовать меня в ближайшие месяцы. Но сейчас мое состояние, по крайней мере, стабилизировалось; первая операция, хотя и обширная, прошла успешно, и я снова стал свидетелем многочисленных чудес.

Когда я вернул первые остатки сознания после первой операции, я понял, что должен сделать.

Я находился на аппарате жизнеобеспечения, потом мне починили ребра, ногу, лодыжку, потом снова на аппарате жизнеобеспечения, но когда я наконец вернулся к сознательной жизни, я увидел там свою семью, все у изножья кровати, сжимающую мои пальцы и разговаривающую со мной, и мне захотелось сделать жест, который мог бы положить начало нашему общему исцелению.

Я все еще был интубирован, но мне хотелось как можно скорее признать то, что я уже предчувствовал, через что пришлось пройти моей семье. Я еще не знал даже половины всего этого: я чистил снег, упал и разбился, провел сорок пять минут на льду, меня вытащили вертолетом, и после этого большую часть следующих двух дней я провел в дымке тяжелого успокоительного. Но моя семья не получила такого облегчения. Все это время они были в сознании, сидели в зале ожидания или в голых гостиничных номерах, прислушивались, делали прогнозы, старались дышать так же, как и я, пытались поддержать друг друга, найти облегчение, как могли, когда в их сердцах творилась такая грандиозная катастрофа.

Много позже я садился со всеми и просил их рассказать, минута за минутой, о том, с чем они столкнулись в тот день и сразу после него (большая часть этой книги, воссоздающая те часы, когда я был в коме, была создана в результате тех поздних сессий, на которых я приглашал своих самых близких друзей и членов семьи поделиться своими впечатлениями).

Но пока что я медленно возвращался в мир, глубокое успокоительное выходило из моего кровотока, и я второй раз за два дня возвращался к жизни. Я был пристегнут наручниками к перилам кровати (интубированные люди часто пытаются вытащить трубки - я бы точно это сделал, будь у меня хоть полшанса), но я попросил освободить одну руку.

Я поднесла руку к груди и, обращаясь к семье, сидящей вокруг кровати, подписала на языке ASL: "Прости меня" и "Я люблю тебя".

Я стал причиной этой душевной боли; это была полностью моя ответственность. Мне было очень стыдно, что мои действия причинили столько боли.

Затем я подал знак, что мне нужен лист бумаги. На нем самым корявым почерком, какой только можно себе представить, я написал следующее:

Черт возьми... Я люблю вас всех, мне так жаль. Я вас всех так люблю.

Записка, все еще наполненная наркотиками и обезболивающими, могла получиться немного корявой - хотя я считаю, что она выглядит очень круто и кто-то должен сделать из нее футболку, - но то, чего ей не хватало в почерке, восполнялось чувством, которое было глубоким, настоящим и истинным. Меня переполняло чувство одновременно печали и радости - печали за то, что я сделал со своей семьей, и радости от того, что все люди, которых я любил в своей жизни, были рядом, у изножья кровати. Я уже понимал, что этот случай может послужить маяком любви, которому мы все сможем уделять безраздельное внимание.

Я знал, что если скажу, что мне жаль, они поймут, что я имел в виду. Поэтому, когда они поняли, что я написала "Ёлки-палки", комната наполнилась хохотом - моя семья узнала во мне прежнюю сущность.

Кто-то сказал: "Он вернулся!"

Кто-то еще сказал: "И он не трахается!".

Алекс подумал: "Это он. Он все еще там. С ним все будет хорошо. Просто это будет долгий путь. Он не умрет, слава Богу. Я возьму Джереми в инвалидном кресле, с одним глазом, без ног и с чертовыми наростами на пальцах. Он все равно будет самым крутым ублюдком.

Неудача с прыжком через гусеницы снегохода и все, что из этого вытекало, может показаться странным, если сосредоточиться на ней, когда я только пришел в себя, но эта неудача и мое горе по этому поводу стали движущей силой моего пробуждения в первую очередь. Я все время думал: "Черт, я же должен был в тот день со всеми покататься на лыжах. Они все были готовы, готовили завтрак, готовили лыжи. А я должен был просто расчищать подъездную дорожку.

Я старшая из семи детей, и благодаря моему положению в семье мне досталась воспитанность, поэтому я никогда не хотела разочаровать их. Я всегда хотела вести за собой смело и демонстрировать своими действиями, как двигаться вперед по жизни, всегда честно, всегда накапливая информацию и принимая меры.

И я просто провалился, чертовски провалился. И я сожалел об этом, а также о многом другом. Энергия моего горя