Путь Инквизитора. Том третий. Божьим промыслом - Борис Вячеславович Конофальский

«Раньше даже и подумать не мог о нём, что он так болтлив!».

Но он решил его всё-таки перебить:

— Майор, нужно обыскать замок. Деньги они вынесли, посуду и меха тоже, но всё остальное… Обивки, ковры, подсвечники, другое убранство, нужно собрать оружие, у них тут всё было богатое. Отправьте людей.

— Да, генерал, — отвечал Дорфус.

А барон продолжал:

— Пусть десяток людей с сержантом обойдут подвалы; вино у них очень неплохое, а бочки они вывезти точно не могли, — и теперь генерал оборотился к Вилли: — Друг мой, там на втором этаже — большая гостиная зала… — тут барон сделал паузу и вздохнул. — Мы впервые там с ними схватились, там должен лежать фон Флюген; да и всех других наших людей, что были с нами, нужно найти. И отвезти в ближайшую деревню, чтобы их похоронили, как положено, на кладбище. А ещё поищите раненых врагов, не все они должны были уйти. Дорфус… Вы поставьте стражу на ворота и дозоры на стены, а лучше на башни, отправьте сержанта какого-нибудь с людьми, пусть обыщет их кладовые, должно быть тут съестное, да распорядитесь об обеде. К приходу полковника пусть будет для людей еда. Мильке, возьмите несколько человек и верхом оглядите окрестности. Колдуны вышли каким-то тайным ходом пешие, ночью, куда же они пошли? Надо бы узнать. Господа, людям велите доспехи не снимать, сами будьте внимательны, тут везде колдовство, а может, и отрава.

Старшим во дворе оставив Неймана, сам генерал взял с собой трёх солдат и поднялся на третий этаж флигелей, зашёл в ту комнату, что была отведена для маркграфини. Кажется, как она ушла отсюда, тут никто не появлялся. Женщина просила принести ей в покои лохань для купания. Вот только лохань та была уж очень велика, и трём солдатам её было не дотащить. Тут же были сундуки принцессы, но заглядывать в них барон не решился, не дело рыцаря обшаривать дамские сундуки да копаться в женских нарядах, а перетаскивать всё он пока не хотел.

«Ладно, обыщем замок, так сама придёт сюда и возьмёт, что ей нужно. И заодно помоется тут. Если, конечно, воду найдём».

— Генерал! — донеслось снизу, со двора. Кажется, это был Нейман. — Господин генерал!

Барон прошёл к балкону, заглянул вниз и без слов всё понял. Перед Нейманом на телеге сидел человек, по одежде вида воинского, но без доспехов, и был он ранен, нога у него от колена и до паха была завёрнута в запачканные тряпки, а рядом с ним стояли два солдата.

— Пленный! — прокричал Нейман, увидав Волкова.

— Иду! — отозвался тот.

Это было кстати, и он стал спускаться вниз. А когда спустился, один из солдат сразу доложил:

— В людской, под лежанками прятался.

— Имя? — спросил генерал, оглядывая раненого с ног до головы и отмечая, что у того хорошая одежда и башмаки, и отличная стёганка. А ещё он видел, что у пленного нет распятия.

— Иржи Корак — ответил солдат сразу.

— Иржи Корак… Нездешнее у тебя имя, солдат, — заметил генерал. — И кто твой командир, Иржи Корак?

— После того как вы убили коннетабля, стал сержант Новотны, — теперь все слышали отчётливый восточный акцент раненого.

— Эгемская сволочь, — заметил один из солдат, что нашёл пленного.

— Вы тут все из Эгемии? — уточнил Волков.

— Нет, не все. Половина примерно… было. Многих вы побили.

В это время один из солдат, видимо, посланный Нейманом, принёс генералу табурет, и тот, усевшись в тени балкона, продолжил:

— Далеко вы забрались от своего дома. В Эгемии работы было не найти, что ли?

Солдат вздохнул, прежде чем ответить:

— Фаркаш обещал два талера в неделю, прокорм и обувку за гарнизонную службу, а у кого нет брони, тому кирасу и шлем за свой счёт. У нас таких условий никто не предлагал.

— Доспех, обувку, да ещё восемь талеров в месяц! — удивился солдат, стоявший рядом с пленным, а после ткнул его в ухо кулаком. — Сволочь! Нам платят за войну пять. И башмаки у нас свои.

— Польстился, значит, на серебро, — резюмировал генерал. — А что же за служба у тебя была, что ты делал за такую деньгу? У нас такие деньги доппельзольдер получает, так он в бою в первый ряд становится. Неужто просто караул на воротах в замке нёс?

И тут уже пленный отвечать не торопился. Он молчал. И тогда генерал продолжил:

— А распятие твоё где?

Всё тот же говорливый солдат взглянул повнимательнее на раненого и даже дёрнул того за ворот рубахи, чтобы убедиться, что на нём нет креста. И, убедившись, заметил со злорадной удовлетворённостью:

— Еретик, собака! — после чего снова сунул кулак пленному, на сей раз в рёбра, да и усилия прибавил.

Тот вздрогнул всем телом и поморщился.

А генерал уточнил у него:

— Ты лютеранин?

— Нет, — покачал головой раненый. — Просто Фаркаш сразу сказал, ещё когда нанимал нас, чтобы распятий не носили.

— И ты не удивился?

— Да деньги нужны были, — пробурчал солдат.

И тут первый раз заговорил Нейман:

— Фаркаш вас издалека нанимал, чтобы местных крепче в узде держать?

— Да никакая им узда тут не нужна, местным этим, — говорит солдат тихо, — у них лишь один день барщины в неделю. Дорогу ремонтируют да мосты, и всё. Так и сами понимают, что дорогу ремонтировать нужно, они тоже с неё кормятся.

— Громче говори! — требует Волков.

— Местный мужик своими господами доволен, — раненый говорит, как и просили, уже заметно громче. — Да и вся челядь тут из местных, сами приходили, на работу в замок просились.

— Значит, господ не боялись? — уточняет генерал и продолжает: — Не понимаю — живёте тут мирно, тихо, мужик барином доволен, с одной стороны горцы не одолевают, с другой стороны богатый город Туллинген, тоже соседи мирные; так отчего же платили тебе восемь монет в месяц? Как за хорошую войну. За что?

Пленный только вздохнул, всё было ясно, что ему не хочется отвечать на этот вопрос: ну платили и платили, чего тут спрашивать.

Но это Волкова не устраивало, и он делает знак солдату, тому самому, что проникся допросом и с удовольствием участвует в нём: что-то ублюдок скуксился совсем, а ну-ка, приятель, взбодри его подлеца! И движения пальца генерала было достаточно, чтобы солдат с удовольствием, почти без замаха, своим крепким солдатским кулаком дал пленному под правые ребра.

— Ох, — дёрнулся тот от боли и согнулся. — Ё-ё…

А солдат и говорит ему:

— Ещё и не так ёкнешь, если не будешь господину генералу отвечать. Ты его, брат-солдат, лучше не зли, а то шкуру с