Геноцид армян. Полная история - Раймон Арутюн Кеворкян

только благодаря заступничеству Халил-бея (председательствующему на заседании парламента), который был тогда министром иностранных дел; что в ходе своего путешествия в Константинополь он был свидетелем немыслимых сцен — мужчин и женщин в смертельной агонии на дороге, детей, похищенных у своих матерей, и что по прибытии в столицу он описал свои впечатления Халил-бею. Обращаясь к Мехмеду Эмину [Юрдакулу], он спросил его, как тот мог сказать, что за эти ужасы несут ответственность лишь три-пять человек и что турецкий народ был жертвой, учитывая, что это был народ, который доминировал в империи, в то время как армяне были среди покоренных народов[4707].

Ходжа Ильяс Сами взял слово после Маттеоса Налбандяна. На этот раз депутат из Муша не раскрывал обычный тезис об армянском заговоре. Обороняясь, он впервые разработал тему благожелательности, выказываемой по отношению к меньшинствам религиозными кругами, из которых он сам вышел, взяв в качестве своего (сомнительного) примера армянские погромы 1895–1896 гг. Он также попросил принять во внимание военное положение и уделить внимание причинам, которые привели к актам насилия, направленным против армян. При этом он сделал примирительный шаг, признав преступления, которые были совершены против армян, и в этой его речи отсутствовали обвинения в том, что армяне вырезали турок, обвинения, которыми была усеяна его первая речь. «Я должен, — заявил он, — говорить правду. Да, восточные провинции были преобразованы в кладбище. Тем не менее, — добавил он, — сейчас не время сводить счеты. Это должно быть сделано только после того, как отечество перевяжет свои раны».

Мустафа Ариф-бей, новый министр внутренних дел, который принял участие в этих дебатах, закрыл заседание с замечаниями, которые снова выявили главную заботу турецкой нации отмежеваться от младотурок с уголовно-исполнительной точки зрения: «Как ваше августовское заседание, так и правительство подтвердили, что некоторые из событий, связанных с этим вопросом, действительно имели место. Никто не говорит, что они не происходили. Я полагаю, однако, что если мы пойдем так далеко, чтобы признать, что из миллионов турок сто тысяч [были вовлечены], недопустимо возлагать на всю расу ответственность за действия, совершенные этими ста тысячами человек»[4708].

Работа Пятой комиссии османского парламента

Параллельно с только что рассмотренными дебатами Османский парламент решил создать комиссию по расследованию, известную как Пятая комиссия. На основе десяти пунктов ходатайства Фуад-бея, которое было принято собранием, Пятая комиссия провела слушания министров военных кабинетов, все еще проживавших в столице. Насколько нам известно, эти слушания не были сразу опубликованы в «Официальном вестнике» османского парламента, но были скорее переданы в военный трибунал, который в некотором роде осуществлял работу Пятой комиссии в судебной области. Однако, как можно легко себе представить, британские и французские спецслужбы (соответственно SIS и морской SR)[4709] с большим интересом следили за работой Комиссии, осуществлявшейся в период с ноября по декабрь 1918 г. В дополнение к официальным публикациям османского парламента, которые были проанализированы американским историком армянского происхождения Ваагом Дадряном, мы также обладаем благодаря этим спецслужбам полным отчетом о допросах пятнадцати министров. Анализ этих допросов богат уроками оборонной стратегии, принятой в младотурецких кругах, даже если эти материалы не раскрывают никаких новых фактов. Они также пролили свет на атмосферу, царившую в Пятой комиссии, и цели, которые парламент пытался преследовать при согласовании ссылок на «злоупотребления», совершенные в отношении армянских подданных империи, даже если эти ссылки утонули в море вопросов, возвращавшихся к методу ведения войны младотурками.

Прежде чем рассматривать работу Пятой комиссии, следует подчеркнуть, что министры, которых она могла допросить, то есть те, кто еще проживал в османской столице, принимали наименее непосредственное участие в преступлениях, совершенных против армян (даже если они были прекрасно осведомлены о фактах). Сами министры указывали на это при каждом удобном случае.

На одном из первых слушаний, состоявшемся 24 и 25 ноября 1918 г., Пятая комиссия допросила Мехмеда Джавида, бывшего министра финансов, который ушел в отставку в начале ноября 1914 г., как только Османская империя вступила в войну. Это дало ему возможность описать обстоятельства, которые привели ко вступлению Османской империи в войну и отметить, что «агрессия России была просто ложь, взятая из воздуха». Он добавил, что решения были приняты в частном порядке, в доме Саида Халима, а не на заседаниях Совета министров[4710]. Далее в ответ на вопрос Шемшеддин-бея, депутата из Эртуйрула, Мехмед Джавид сделал заявление об условиях вокруг общей мобилизации в империи о том, что указ о мобилизации не был издан по решению Совета министров, а, судя по всему, был инициирован Энвер-пашой, который отдельно уговорил каждого министра подписать проект имперского ирада [письменного указа султана]. Указ был подписан и опубликован в «Официальном вестнике» только после его открытого провозглашения[4711]. Что касается закона о временной депортации, «противоречащего господству закона и человечности, и нарушение буквы и духа нашей Конституции, которая превратила страну в поле трагедий», Мехмед Джавид указал, что он больше не являлся членом правительства, «когда происходили армянские события… Никогда и нигде я никоим образом не одобрял их; каждый раз, когда возникало подобное событие, я выносил эту тему на рассмотрение моих коллег»[4712]. Мехмед Джавид продолжал подчеркивать, что после его возвращения на пост министра в 1917 г. он применял «законы и предписания, относящиеся к активе «депортированных армян, как можно более великодушно. Я даже убеждал Талаат-пашу, — продолжал он, — разрешить армянам и арабам вернуться в их дома… Я не был министром, […] когда применялись эти законы»[4713]. На всякий случай, в заключение, Мехмед Джавид сказал, что он писал Талаат-паше, когда он был назначен великим визирем и что Талаат-паша сообщил ему, что новый кабинет «будет следить за неукоснительным соблюдением прав личности и что каждый османский подданный выиграет от прав, предоставленных ему конституционным законом. На данный момент армянский и арабский вопросы, добавил Талаат-паша, «будут решаться по мере того, как это позволяет военное положение, и в скором времени, прежде чем будет заключен мир, они будут решены фундаментальным образом»[4714].

На последний вопрос, заданный председателем Пятой комиссии, «об участии в преступлениях, совершенных в результате беспорядочного управления и помощи, оказанной бандам, которые посягали на свободу, жизнь, честь и имущество населения — речь идет о «Специальной организации», Мехмед Джавид дал категорический ответ: «Это не было делом правительства»[4715]. Хотя, казалось, он стремился дистанцироваться от коллег по Центральному комитету младотурок. Мехмед Джавид ушел в отставку из правительства в начале войны и, не отрицая преступные планы, направленные против армян, против которых, как он дал своим