Геноцид армян. Полная история - Раймон Арутюн Кеворкян

и другим злоупотреблениям. Поскольку этот вопрос имеет решающее значение и все министры несут за это ответственность». В этой связи бывший министр заявил, что «особое обращение, иногда проявлявшееся при применении закона о депортации, имело место без ведома правительства». Однако Рагиб Нешашиби, ничуть не обескураженный такими ответами, упомянул случай д-ра Решид-бея, вали Диарбекира, «который был доставлен сюда для ответа на серьезные обвинения. Однако пятнадцать или двадцать дней спустя он был назначен вали Ангоры. Это назначение, несомненно, было сделано Советом министров». Снова Ибрагим-бей не смог «припомнить этого».

Фуад-бей, автор ходатайства из десяти пунктов, вступил в дискуссию. «Два из этих временных законов, — вспоминает он, — чрезвычайно важны. Первый из них это закон об оставленном имуществе, а второй разрешение на исполнение смертных приговоров без ираде». Он получил следующий ответ: «Действительно, существовал закон, касающийся активов депортированных лиц; однако цель этого закона состояла в том, чтобы сохранить их собственность и защитить ее от расхищения». Такое благородное старание, кажется, не убедило собеседников Ибрагим-бея. Харун Хильми-эфенди продолжил допрос обвиняемого: «Ибрагим-бей говорит, что депортация была проведена в военных зонах во имя безопасности армии». Ибрагим-бей ответил: «Мы не отдавали им приказы. Военные приказали им провести депортацию по этой причине». Хильми-эфенди продолжал использовать свое преимущество: «Командирам действительно были даны очень широкие прерогативы. В зонах военных действий они были уполномочены наказывать тех, кто находился под их командованием, как они считали нужным. Но многие люди были депортированы или казнены в районах, не входящих в зону военных действий». Это замечание, однако, не произвело никакого эффекта, Ибрагим-бей просто ответил: «Мы не знали об этом». Затем Хильми-эфенди затронул вопрос о позиции правительства, задав следующий вопрос: «После того как вы были проинформированы об этих событиях, провел ли Совет министров обсуждение с целью положить им конец?» Ибрагим-бей ответил: «Об этом не было сказано! И вообще ничего официального характера». Затем ему указали на то, что документы были опубликованы и распространены в парламенте. Ибрагим-бей отвечал: «Они были опубликованы не правительством, а Министерством внутренних дел». Это дало Рагибу Нешашиби возможность возобновить дебаты: «Разве Министерство внутренних дел не являлось частью правительства? Люди рассказывают о гораздо более многочисленных случаях массовых убийств и о существовании многочисленных документов по этому вопросу. Как такое могло произойти?»

Ответ Ибрагим-бея огорошил аудиторию: «Министерство внутренних дел опубликовало документы о зверствах, совершенных армянами в отношении мусульман в восточных вилайетах. Этот вопрос не касается моего министерства, более того, он не обсуждался Советом министров. Документы были выданы как нам, так и депутатам… Я полагаю, что депутаты были информированы об этих вопросах лучше, чем правительство». Расследование преступлений, совершенных против армян, вдруг превратилось в разбирательство, сконцентрированное на «зверствах, совершенных в отношении мусульман», о которых министр юстиции был, однако, информирован не так хорошо, как парламент. Таким образом, Ибрагим-бей оказался в сложной ситуации. Хильми-эфенди продолжил атаку: «Люди рассказывают, что когда немусульмане были депортированы в Ангору, их кварталы были подожжены для облегчения разграбления их имущества. Это правда?» Бывший министр не знал.

Отвечая на вопрос о «Специальной организации», Ибрагим-бей ответил: «Я ничего не знал об этой организации, как и Совет министров. Мы абсолютно не имели понятия о цели и деятельности этой организации. Я абсолютно ничего не знаю об этом, и, более того, знать об этом не входит в мои обязанности». Раздраженный, без сомнения, уклончивыми ответами, даваемыми обвиняемым, Ильяс Сами сделал вывод: «На большую часть вопросов, поставленных перед ним, Ибрагим-бей ответил, что либо он не знал о фактах, либо они произошли после того, как он покинул министерство… Более того, весь кабинет должен ответить за событие, произошедшее осенью в Эрзуруме. Омер Наджи-бей начал применять меры, свойственные «Специальной организации». Весьма любопытно, что Ибрагим-бей, будучи членом Совета министров в то время, когда произошли эти события, узнал о них только после свершившегося факта». Того не желая, депутат из Муша только что нарушил закон, налагающий молчание, и явно упомянул имя Омера Наджи-бея, главы организации (ее г[лавного] ш[таба]) в Эрзуруме. Когда несколько позже его спросили, почему при таких обстоятельствах он не ушел в отставку, Ибрагим-бей наконец выпалил: «Я остался в кабинете, чтобы предотвратить акты такого рода, о которых я был в курсе, в той степени, которая была в моей власти. Будьте уверены, что когда я говорю, что мы ничего не знали о “Специальной организации”, я имею в виду, что ни одно решение не было принято Советом министров»[4732].

27 ноября Пятая комиссия допросила Исмаила Джанполата, бывшего начальника полиции Константинополя и министра внутренних дел (1917–1918). Он был одним из последних министров, который должен был давать показания перед Пятой комиссией, и он должен был пролить свет на события, которые нас интересуют. Ведь именно при Исмаиле Джанполате армянская элита столицы была задержана в ночь с 24 на 25 апреля 1915 г. Тем не менее на вопрос о законе о депортации Исмаил Джанполат довольствовался тем, что, отвечая с редким цинизмом, сказал, что «в ходе заседания Совета министров 4 августа [1917 г.], [он] решил возвратить домой арестованных мужчин и что никто не возражал. Для выполнения этой меры были даже приняты первые шаги: Управление по делам эмигрантов начало осуществлять необходимые приготовления. Уже был издан приказ, разрешающий возвращение депортированных лиц из Самсуна и его окрестностей»[4733]. Возможно ли, что выдающийся член КЕП не знал о том, что армяне из Самсуна и близлежащего региона утонули в Черном море или были уничтожены на дорогах?

Хотя, как мы только что видели, расследование, проведенное османским парламентом и его Пятой комиссией, по крайней мере, инициировало дискуссии о преступлениях, совершенных против армянского населения, кабинет султана и великого визиря Тевфик-бея уже в ближайшее время пришел к выводу, что, учитывая характер текущего парламента, имевший в своих рядах отъявленных преступников, он не в состоянии вершить правосудие. Но тот факт, что Мирная конференция, по всей вероятности, должна была вскоре состояться, означал, что перед союзниками нужно было привести военных преступников к суду. Наконец, к этому следует добавить, что кабинет не был в состоянии обеспечить прохождение любого закона существующим парламентом. Соответственно, султан решил распустить его. При этом он намеревался принять из рук законодательного органа задачу вершить правосудие в отношении младотурок и тем самым лишить депутатов их депутатской неприкосновенности, что привело к незамедлительным арестам не менее двадцати четырех из них[4734]. 21 декабря министр иностранных дел Мустафа Решад предстал перед парламентом с тем, чтобы ответить на вотум недоверия, объявленный Гусейном Кадри. В частности, он отметил, что