Плавучий мост. Журнал поэзии. №4/2019 - Коллектив авторов

Так и тебе не будет после меня конца…

Благослови же меня, священное Одиночество!

Надо бы все же у жизни просить прощения

Надо бы все же у жизни просить прощения

За то, что живу, хотя я для жизни плох.

Хорошо быть Кощеем: есть где-то игла Кощеева,

Надломил Добрый Молодец, тут-то Кощей и сдох!

Или вот, например, чума, как в трагедии Пушкина,

Все танцуют, гимны поют чуме…

Иль у Гоголя – подавился странник галушками, —

Я не то, чтоб завидую – завидно просто мне.

Но не жалуюсь… Впрочем, зарыться в колени бы,

Промычать что-то вроде: любимая, подождем, —

Впереди зима, вечера, свитера с оленями,

Собака у ног, стол накрыт и камин с огнем.

Письмо к Флорентийской матери

Здравствуй, мама! Тут мало что изменилось:

По утрам читаем Вергилия, по ночам – Севиллу.

Пьем невыжатый сок, не едим мясного:

Скоромное нам заменяет слово.

Гости нас навещают – изредка и приватно,

Лишь часок помолятся – и обратно.

Мы так долго, мама, снаружи ждали,

Что, похоже, куда-то мы опоздали.

На отшибе теперь… Прилетает голубь

Все с того ж ковчега. Видно, мужского пола.

Поклюет пшено, всё здесь кругом обгадит,

И на ковчег обратно. Ной с ним никак не сладит.

Мы, вообще-то, счастливы, мама, вместе,

И поэтому с ужасом ждем известий.

Ведь мы счастьем своим уже всех достали:

Ангелов, прочих небесных тварей.

Помню, вышел я из своей пещеры

и принюхался – явственный запах серы.

Присмотрелся – батюшки, а кругом ведь пламя!

Да пребудет Мадонна Благая с нами!

Мы спустились ниже, потом – наружу,

Но оно повсюду! Какой-то ужас!

Мама, мама, нам бы подняться выше:

Может, там Он услышит нас? А то тут не слышит.

И стихи не растут здесь ни из какого сора,

Все я пробовал: подкуп и уговоры,

Но напрасно. Пусто! Ни рифм, ни мыслей.

Все, что осталось, мама, – вот эти письма.

Я их читаю местным, вру им, что, мол, – верлибр:

Они-то не петрят в этом. Хотя могли бы.

Приходили, выспрашивали, видать – агенты,

Обругали: стал, мол, ты – диссидентом.

Идиоты! Врут ведь, причем безбожно!

Это ж онтологически невозможно!

___

Пообщался с пушкинским Серафимом…

Помоги мне, Господи, и помилуй!

Дмитрий Драгилёв

Когда повзрослею, заниматься музыкой

Родился в 1971 г. Поэт, музыкант, публицист, переводчик, историк. Окончил Латвийский университет, Йенский университет им. Ф. Шиллера и Высшую школу музыки им. Ф. Листа в г. Веймар. Живет в Берлине. Член Союза писателей Латвии и международного ПЕН-клуба, председатель Содружества русскоязычных литераторов Германии. Книги стихов, эссе и переводов: «Торшер» (М., 2017), «Städtische Ligaturen» (Берлин, 2016), «Все приметы любви» (М., 2008), «К чаю в пять» (Винница, 2001, 2003), арт-бук «Безударная гласная» (Берлин, 2010). Публикации в журналах: «Новое литературное обозрение», «Новая юность», «Уральская новь», «Даугава», «Воздух», «Гвидеон», «Крещатик», «Белый ворон» и др. В разные годы номинировался на российские литературные премии «Московский счет» и «Новый звук».

Куплеты шарманщика

Ты очень вовремя уехала,

Когда не кончилась чукоккала,

Пока не ёкало прорехами,

Тремя волшебными орехами

Топтались мы вокруг да около.

В трех соснах мы питались пряником,

И чунгачанга деревянная,

Страна удобная, как ванная,

Куда-то чапала упряменько

Под аллофоны безударные

И переходы календарные,

Веснянка с круглыми коленками

Была похожа на календулу.

Еще в груди горит геральдика,

Шурша значками и цитатами,

Еще не чокнулись два мальчика,

Любовь твою деля на атомы.

«Мне, – пел пиит, – достались площади,

Да пар, да небо голубое…

А этот парень, по оплошности,

За нас двоих живет с тобою!»

На Ирбенском маяке

Рваное лето все еще предлагает полость от звука

Одноколейки: в травах теперь что-то гудит другое,

Подражая рельсу, вздрагивает и стрекочет, словно поезд на стрелках,

И среди листьев, слегка желтеющих, пятнышко припасено,

Как тень для флажка путевой обходчицы.

Прокрастинатор

повод выйти за спичками: труба и кларнет пылятся в ломбарде

еще зубы туда положи, пока пристав – местный герой – не засёк

                                                                           этот сусек

к посторонним не приставай, но, если приспичит, произнеси пароль:

                            «гекуба интересуется делами тибальда»

проверишь, какой отзыв подберет для тебя замечательный твой сосед

сарабанда – не только «шайка сардин или сар», но и некое подобие

                                                                контрафакта

в эпоху полного примитива, когда шахматный конь шарахается

                                                                от канонады

знатных попсовиков;

               как говорил Эдди Рознер, по кличке «царь»,

                            доведенный бюрократами до инфаркта

здесь вам не школа-студия МХАТ, здесь работать надо

допустимый предел тесноты уточняет себя, делаем перевод

исключая женские сплетни и пересуды

ведь любое торжественно празднуемое родство

образуют чужие, но сообщающиеся сосуды

постучи по железу – должно быть желе

как рядил один мистер, знакомясь с ребристой

(серебристой изнанкой и мягкой пушистой)

абсолютной начинкой, и шелестом знаний

в лабиринтах ушных, тупиках и каналах

незаметной сопелки (играет Евстахий)

шепчут наночастицы: есть час пожалеть

и внематочный хор, и дурных бандуристов

разодетых в обноски от Bruno Banani

здесь оттенки от черных и белых до алых

ты, дружок, не части, если сразу не вставит

ледоходы опасны опорам тысячу раз латаного моста

на быка не садись кирпичом; ледостав никому не проходит даром