Темная сторона нации. Почему одни выбирают комфортное рабство, а другие следуют зову свободы - Борис Цирюльник

Арабы начнут мстить за крестовые походы и колонизацию, протестанты отправятся убивать католиков, евреи восстанут против тех стран, где они много лет назад осели, женщины изгонят с планеты мужчин. И так восторжествует справедливость, не правда ли? Семейные предания и городские легенды объединяют людей, укрепляют идентичность данного сообщества. Когда дискурс навязывает единственный способ мировосприятия, у тех, кто принимает его как религиозное, идеологическое или научное знание, повышается четкость восприятия картины мира, которую порочат еретики. Те, кто не соглашается с этой линией, вынуждены молчать, бежать или залечь на дно.

Вспоминая о времени, проведенном в маоистском Китае, Аннет Вевиорка говорила, что люди боялись. «Вспомнить только дурацкие колпаки, которые надевали на затравленных жертв культурной революции в первые три года… с 1966 по 1969 год им совершенно не хотелось… чтобы их обвинили в извращенной симпатии к буржуазной культуре… поэтому тексты обильно сдабривались фразами „Да здравствует председатель Мао“ и „Да здравствует Коммунистическая партия Китая“».

Во время Второй мировой войны такое явление существовало и во Франции, когда ни один текст не обходился без комплимента маршалу Петену или критики зачинщиков войны. В научных публикациях, чтобы статью напечатали, надлежало упоминать о расовой гигиене. Стереотипные фразы служили неким паролем. Так же проходили и через военные блок-посты: если вы оказывались под дулом винтовки часового, было достаточно сказать «Франция», «Ландыш» или нечто подобное, чтобы вас не арестовали. «В разговорах и в стенах Института мы все время позиционировали себя как технических специалистов в области языка». Так средством социализации становится птичий язык, сложение фраз из «правильных» слов, утративших смысл. Эти слова необходимы для получения права быть членом общества. Участь тех, кто их избегал, незавидна: их арестовывали, отправляли на перевоспитание, депортировали или расстреливали.

Тоталитарный язык позволяет жить в мире, но утрачивает мыслительную функцию. Когда через несколько лет Аннет перечитала свои письма к родственникам, то поразилась тому, что писала исключительно о погоде. «Рефреном повторяются одни и те же фразы… я рассказывала все меньше и меньше новостей… чем дольше я там жила, тем больше пустоты появлялось в моей голове». Люди разговаривали на птичьем языке из страха, что общество или узкий круг их отвергнет. Для укрепления ощущения принадлежности, столь необходимого для нас, достаточно произнести несколько кодовых слов, лишенных значения: «Бумажный тигр… Борьба классов… Богатый еврей… Арабский грабитель… Чернокожий футболист или музыкант».

Нескольких звуков достаточно, чтобы установить связь, узнать единомышленника и порадоваться.

Аффективная функция слов, которые слетают с уст диктатора, клонирующего души, играет с нами дурную шутку. На пути к всеобщему единению происходит чрезмерное упрощение, в то же время знакомство, общение и установление близких отношений с уникальным человеком учит нас различать оттенки. «Я любила Хайдеггера. Его связь с нацистами вызывала у меня отвращение, но после войны я по-прежнему восхищалась его философией. И в США я планирую перевести его работы», – могла бы сказать Ханна Арендт, которая после освобождения Франции снова встретилась со своим учителем. Когда эта женщина-философ признавалась, что любит только то, что познала, ее слова – проявление «внутренней свободы» или знание созидателя? Подобное знание опирается на телесный опыт, чувства, ощущения и проверку жизнью. Оно получено в поле и отличается от знаний мыслителя, который в отрыве от реальности создает связное представление бесплотного объекта, например, таких нематериальных абстракций, как «еврейство», «женщина», «рабочий».

Выбирать, о чем думать

«Мы можем выбирать, как нам думать и действовать». В Освенциме Виктор Франкл потерял отца, мать, жену и сына, сам он превратился в ходячий труп, но сохранил внутреннюю свободу. После освобождения лагерей в 1945 году он вернулся к привычной жизни. Чтобы понять, как ему быть дальше, он принял следующее решение:

«Мне совершенно необходимо разобраться в произошедшем, чтобы вернуть жизни смысл».

Моя жизнь не будет прежней, воспринимать ее буду по-другому: «…как будто мне дали возможность прожить жизнь второй раз». Когда я прочел эту фразу, на меня нахлынули воспоминания из детства.

В 1944 году пал последний оплот немецкой армии в Руайане, над Хиросимой взорвалась бомба, и все вокруг начали говорить, что война действительно закончилась, и вдруг я почувствовал: теперь снова разрешается жить. Раньше я не был уверен и с безмолвной надеждой ждал жизни. Но после освобождения, помнится, мне часто на ум приходила одна мысль: «Ты получил отсрочку, возможность по-новому начать существование после ожидания смерти, но, если ты хочешь жить настоящим, ты должен понимать, что произошло». В 7 лет я не формулировал свои мысли в тех словах, которыми описываю сейчас, но помню, что уже тогда в моем интеллектуальном багаже были выражения «разрешается жить» и «ты должен понимать». В 1983 году в Бордо я снова встретил госпожу Дескубе, она рассказала, что после побега я не переставал повторять:

«Я никогда не забуду этот день».

Болезненное воспоминание развилось из конкретной точки и точно воспроизвело все подробности. Оно возникло в результате прицельной гипертимезии, сочетающейся с размытыми, смешанными чувствами, которые не оставляют никаких воспоминаний. Я помню тело умиравшей г-жи Бланше надо мной, но не помню, чтобы я вымок в ее крови.

Как снова начать жизнь, если в памяти четко зафиксирована только травма, а все остальное размыто? Когда остаешься заложником травмы, вновь и вновь всплывают ужасные воспоминания неизбежной смерти, психологического бессилия, невозможно вернуться к жизни. Страх возвращается снова, его ощущаешь каждый день, ночь, больше невозможно ни любить, ни работать, ни мыслить, можно только страдать, «как если опасность должна наступить». Те, кто возвращается к жизни, принимают решение понять, что произошло, перестроиться и начать новое существование.

Понимать – значит изменить представление, которое возникло из-за травмы, добавив к нему другой источник памяти.

К пережитым ужасам добавляются воспоминания об осознанном прошлом.

До начала войны последователи идей Альфреда Адлера исключили Виктора Франкла из своих рядов, поскольку он критиковал их учение за чрезмерно теоретический характер. Франкл выступал на конференциях в прекрасных городах Центральной Европы: Вена, Берлин, Прага и Будапешт. На одном из мероприятий Виктор встретил Отто Петцля, профессора нейропсихиатрии, который стал преемником Вагнер-Яурегга в Вене. Оба ученых чувствовали родство своих идей. Вагнер-Яурегг открыл метод лечения нейросифилиса посредством заражения малярией, она притупляла симптомы неврологического характера. В 1927 году Вагнер-Яурегг получил за это открытие Нобелевскую премию. Он также обнаружил, что добавлением йода в поваренную соль можно лечить зоб у так называемых «альпийских кретинов».

Ученый придерживался взглядов об иерархичности человечества и предложил стерилизовать