Полдень, XXI век 2007 № 11 - Александр Николаевич Житинский

подуть в ус во время всеобщего ликования дующий будет немедленно подвергнут отрезанию упомянутого уса даже в случае отсутствия оного у такового или таковой. При этом всем остальным представителям народа надлежит решительно не понять дующего и отмежеваться от него. В случае нежелания не понять и отмежеваться такое поведение будет приравнено к дутью в ус». Сердце у меня колотилось — от радости и оттого, что сейчас, через несколько минут все узнают меня, потому что я громко-прегромко объявлю то, что пообещал радушному хозяину стола там, в харчевне. Зря нас отговаривали старик в парике, священник и строгие учёные. Я ведь скажу правду, и всем, кто собрался встречать процессию, станет ещё радостней, они рассмеются ещё громче, а потом, придя домой, передадут мои слова соседям, а те — друзьям и сослуживцам, а потом всё наше королевство и весь мир узнают об этом, и я буду знаменит, и жизнь моя превратится не в жизнь, а в сказку.

Сказав это, он обнадёживающе улыбнулся мне и добавил: «До начала шествия есть время, вы успеете наведаться к королю. Думаю, он уже рассмотрел ваше заявление… И, конечно же, надеюсь на ваш с ним здравый смысл…» Мне нечего было ответить. Я прошёл по выложенной в коридоре красной ковровой дорожке с белыми полосками, стараясь скрипеть погромче, и постучал в дверь с королевским вензелем. «Входите, не заперто! — приветливо отозвался король. — Рад вас видеть, мой дорогой товарищ по счастью!» Король восседал на всеми любимом троне, на голове у него была выходная ало-белоснежная корона. Он всегда надевал её для шествия — и красиво, и не напекает голову. Придворные мастера, судя по всему, ещё не успели побывать в высочайшей комнате, на столике лежала красно-белая подушечка, а в неё была вставлена королевская иголка без нитки. «Присаживайтесь, коллега, — с величественной простотой выговорил монарх. — Ромовой бабы хотите?» «Спасибо, — хриплым голосом ответил я, садясь в гостевое кресло, — мы с нашим радушным хозяином уже позавтракали». «А ко мне он не заходил с тех самых пор, как усадил меня на этот трон. — Король захотел было взгрустнуть, но передумал и мудро подбоченился. — Он достаточно умён, чтобы понять, что я, в отличие от… уж вы не обижайтесь, от вас, могу справиться с уготованной мне ролью самостоятельно, и никакие успокоительные совместные завтраки и лирические отступления мне не нужны»… «Пусть наразглагольствуется вдоволь, — с зарождающимся отчаянием подумал я. — Главное — чтобы мы перешли, наконец, к моему прошению». Король изрёк с врождённым величием, придававшим ежегодной процессии обожаемый всеми блеск: «Для государственного мужа, — он сделал естественную, всеми любимую паузу, — нет ничего лучше старой доброй бабы, — он облизал губы, — обильно политой вишнёвым соком и ромом. Все эти экзотические гусиные печёнки, огуречные бутерброды и примитивные сосиски с кислой капустой не способствуют пульсации высочайшей мысли. Главное условие эффективного управления государством, дорогой мой вынужденный герой, — это упорядоченное питание. И, разумеется, роскошные наряды, производящие неизгладимое впечатление на ликующих». «Моё мнение вам известно, — всё ещё не давая воли эмоциям, ответил я. — Лучше скажите, вы получили моё заявление?» Король надкусил любимую бабу и ответил, как всегда, сентиментально и мудро: «Милый мой собрат, ну что мне ответить вам?.. Я тут мало что решаю, вы же знаете, кто всё это придумал…» «Я хочу к маме!» — теряя способность дискутировать, закричал я. Король проглотил остатки бабы и смахнул со щеки скупую слезу. «Ах, милый коллега… Где они, наши с вами родители? Их нам давным-давно заменил наш, так сказать, крёстный отец, разве не так?..» «Хочу к маме!» — прохрипел я, вскочив из удобного кресла и топнув ногой так, что королю пришлось поправить покосившуюся корону. Смахнув ещё одну скупую слезу, он проговорил: «Тогда откажитесь от своей ненужной фразы. Не произносите её. Забудьте, и вся недолга. Пусть наш благодетель, а точнее сказать, ваш мучитель, подыскивает вам замену. Я-то, как хорошо известно всем ликующим, незаменим, такова уж моя королевская участь, а вот вы…» «Где же он найдёт мне замену?! — закричал я в отчаянии. — Они меня-то еле разыскал! Ни одна живая душа не соглашалась!» «А всё потому, что никто не мог себе даже представить, какие сказочные условия тут созданы. Это не жизнь, а настоящая сказка!..» «Ах, так?! — завопил я и рванул на себе рубаху, как чеку. — Значит, по-вашему, сказать правду ничего не стóит? Взял, сказал и обрёк себя на сказочную жизнь?! Значит, всё так просто? Значит, в этот сафьяновый переплёт может попасть любой желающий?! Так будет же вам ваша правда! Слушайте!..» Я хотел прокричать мою фразу, но король протестующе поднял руку: «Ну, вот, обиделся… Зря вы так, честное слово! Мы же с вами соузники, нам ли ссориться? Вы должны сберечь правду для многочисленных ни о чём не подозревающих ликующих. И потом — до шествия осталось совсем немного времени, а я ещё не одет… Нам обоим пора собираться».

Собравшиеся — дети, взрослые, мужчины, женщины, даже домашние животные — ликовали в ожидании шествия, махали руками и поднимали к небу шарики, похожие друг на друга и на взошедшее ранним утром солнце. Я ликовал вместе со всеми, потому что всем вместе ликуется гораздо веселее, чем поодиночке. Королевской процессии ещё не было видно, но мы знали, что она приближается со сказочной неотвратимостью. Я подпрыгивал и кричал, смеялся и подмигивал, не замечая, что солнце уже начало превращаться в ржавеющую золотую монету. Я не знал, что когда с нашей встречи в харчевне пройдут десятки, дюжины, сотни лет и невесть сколько воды утечёт под всеми мостами нашего сказочно прекрасного королевства, тогда откроются, чтобы захлопнуться и захлопнуть меня, тысячи тысяч сафьяновых, кожаных, бумажных переплётов. И люди перестанут ликовать и безнадёжно задуют в ус, но не потому, что король решится отменить свой указ-приказ, а потому, что я обрушу на них такую быль, которая сделает невозможной ту сказку, что каждый из нас рассказывал себе самому, а для верности — и всем желающим её услышать… Итак, вот и процессия! Она торжественно приближается. Король шествует с подобающей ему монаршей важностью, расправляя несуществующие складки на величественном животе. Я набираю побольше воздуха в лёгкие, предпочитая не слышать, как в чьём-то камине потрескивают поленца, как булькает чай, наливаемый в чью-то чашку, как скрипят несмазанные колёса чьей-то повозки… Я думаю, что, услышав правду, люди сказочно обрадуются тому, что услышали правду, и я буду сказочно счастлив, а родители будут гордиться тем, что их сын сделал ещё более счастливыми стольких людей, просветив их. Процессия