При свете зарниц - Аяз Мирсаидович Гилязов

Он вздрогнул иподнял голову. Девушка в белом халате крикнула ему с больничного крыльца:

– Абый, идите-ка сюда!

– Что такое?

– Абый, мы очень вкусную кашу сварили. С дороги-то вы, наверно, проголодались…

«Гм… Каша… Больничная каша!..» – Онбрезгливо сморщил нос:

– Я не хочу есть!..

Шамсегаян лежит при смерти…

Только молодой врач сельской больницы не хочет примириться с этим. Правда, Шамсегаян, должно быть, пережила очень много тяжёлого и горького. Сердце её изношено, надорвано и уже не в силах бороться, однако он должен помочь! Смерть, она безжалостна, и её можно победить только упорной борьбой… Вся жизнь человека – это борьба со смертью… Бороться… бороться… Так думает врач.

Шамсегаян лежит при смерти.

Одному Мирвали не говорят, насколько тяжело её состояние. Никто не хочет сообщить такую весть. Это ведь только у радости лёгкие ноги.

Сколько можно ждать? Скорее бы поговорить с Шамсегаян!..

У Мирвали теперь только одна мысль: вот Шамсегаянпоправится, и они сядут друг против друга и поговорят. (Не то всё ходила, обижалась, что никогда-то не сядут, не поговорят друг с дружкой!) И всё станет на свои места. Не захочет же она в ясном уме загнать Мирвали в этот ад! Хоть бы немного пришла в себя, хоть бы немного к ней вернулись силы. Дорога измучила её… Только бы поправилась. Он бы знал, как уговорить её… Сказал бы: хватит. Довольно. Они в Татарстане, на родной земле, в знакомых краях. Приехали, посмотрели. Чего же ей ещё надо? Что пользы тащиться в Карачурово? Или там есть братья и сёстры, которые ждут их не дождутся? Как бы не так, ждут и блинов напекли! Всё седьмая вода на киселе!.. И то неизвестно, живы они или нет. Может, тоже судьба невесть куда поразбросала… Нет! Если надо, поживут в этой деревне денька два, в крайнем случае недельку, однако отсюда Мирвали шагу дальше не сделает! И Шамсегаян в Карачурово не отпустит! Хватит… В минуту душевной слабости он согласился на поездку, но теперь всё! Не вечно же ему быть мягким, будто воск…

Вдруг его словно ударило обухом, голова пошла кругом, и всё разом спуталось: а если Шамсегаян умрёт?!

До сих пор болезнь жены не очень-то тревожила ипугала Мирвали. Иногда он даже подумывал, уж не притворяется ли она, не хитрит ли, чтобы заставить его вернуться в Карачурово. Вот доедут они до Казани, вскочит вдруг на ноги больная Шамсегаян и, смеясь, станет перед ним: видишь, я же лежала так, понарошку! Мирвали всегда мерещилось что-то в этом роде…

В самом деле, что, если она умрёт?

Он притопнул, стряхивая пыль с сапог, подтянул голенища икрупными шагами направился к дверям больницы. Нет, нельзя ей здесь умирать. Нельзя! Надо без околичностей поговорить и с врачом, и с Шамсегаян.

Мирвали был уже у крыльца, когда откинулся краешек марли, прикрывавшей дверь, и оттуда, пригнувшись, вышла давешняя девушка.

– Абый… Вас жена зовёт. Доктор тоже просил зайти.

Зовёт? И врач разрешает? Добро. Видно, он догадался, что Мирвали до зарезу нужно крупно потолковать с женой! Он накажет Шамсегаян не сдаваться, крепиться. Пусть выздоравливает. Только бы удалось поговорить сглазу на глаз. А ведь, поди, и эта девчонка увяжется за ним, да ещё врач будет стоять таращиться… Нет, Мирвали попросит их выйти. Хватит, уже трое суток он лишён возможности остаться наедине с женой… Ведь не грех, если они минуту-две поговорят без свидетелей! Постой! А почему они вдруг позвали его? Что-то там случилось?…

– Абый, или вы не слышите?

Довольно-таки долго простоял Мирвали в задумчивости, вцепившись пальцами в перила крыльца.

– Слышу, слышу!

Они вместе вошли в больницу.

В полутёмном прохладном коридоре можно было различить нескольких больных в серых халатах. Доски только что вымытого дожелта пола прогнулись, заскрипели под ногами Мирвали. Девушка с удивлением оглянулась назад. В её огромных глазах сквозила печаль. Мирвали спохватился и пошёл осторожнее, ступая на носки. Дошли до узкой двери с облупившейся краской. Девушка сняла с вешалки белый халат и молча подала Мирвали. Халат с нелепо куцыми рукавами был очень тесен в плечах.

– Сюда.

Мирвали вошёл в небольшую комнату. Здесь, на единственной кровати, прислонившисьспиной к подушке, полулежала Шамсегаян. Щёки у неё разрумянились, она помолодела, похорошела. Рядом стоял высокий врач и мягким голосом убеждал Шамсегаян не волноваться и поменьше разговаривать. Шамсегаян увидела мужа, но разговор с врачом не прервала, так увлеклась.

– Наш народ, уж исстари повелось, он землёй живёт, не надышится на неё… Я и сама смолоду страсть как любила работать в поле!.. Придёт весна, не хочется, бывало, ив избу заходить. А ведь тяжело! В страду, случалось, по две недели чулок не снимала – некогда! И всё же весело!.. Неспроста любимой птицей наших дедов был полевой жаворонок, любимым праздником – праздник плуга – Сабантуй. Ой, как весело праздновали!

Врач ответил, что Сабантуй и теперь хорошо празднуется, хотя по сравнению с прошлыми годами бывает не так людно. Затем он обратился к Мирвали:

– Ближе подойдите, ближе!.. Только не давайте больной много говорить. Ей нужен покой, отдых.

Мирвали опустил веки в знак согласия. Шамсегаян с грустью взглянула на мужа. И, словно боясь отпустить врача, опять заговорила о яблонях, растущих под окнами, о мальчонках, только что пробежавших по улице. Врач односложно отвечал ей и наконец вышел, забрав с собой девушку, поджидавшую у порога.

– Пожалуйста, не засиживайтесь, – попросил он напоследок.

Они остались с глазу на глаз. Мирвали тяжело вздохнул, почесал затылок, повёл плечами и ненашёл что сказать. Мирвали, конечно, знал, что самое целебное лекарство для больных – это ласковое слово, одобрение и утешение. Но у него язык не повернулся сказать такое слово. Если на то пошло, сама звала. Пусть сама и начинает разговор!..

Однако Шамсегаян тоже молчала. Долго глядела в угол, на тумбочку в углу, на цветы на тумбочке… Она думала, подбирала слова помягче, но, ничего не придумав, чуть приподнялась и сказала просто:

– Мирвали, я умираю.

Это было как гром среди ясного неба. Устремив на Шамсегаян погасшие глаза, он силился осмыслить услышанное.Как же это так, ехала, твердила: не помру, не помру – и на тебе! Что же это такое?

– Очень уж ты оброс… Хорошенько побрейся… В зелёном чемодане новые брюки. И рубаху в полоску надень… Булочки, поди, зачерствеют. Но не выбрасывай куда попало. Есть у тебя такая привычка!.. Там у них, наверно, лошади имеются… Словом, сам смотри!..

«И это весь разговор? Шамсегаян, бестолковая! При чём тут борода