Сталин. Том 2. В предчувствии Гитлера, 1929–1941 - Стивен Коткин

По своим склонностям Сталин был русским националистом в имперском смысле и выказывал антизападничество, являвшееся ключевым импульсом давней российско-евразийской политической культуры. Поначалу амбициозная советская версия стремления сравняться с Западом, чтобы сохранить антизападную российскую идентичность, лишь усилила зависимость страны от передового Запада. Но после массового заимствования технологий сталинский режим ценой больших издержек при низкой эффективности этого процесса приступил к созданию передовой военной промышленности и смежных отраслей в масштабах, беспрецедентных даже для такой сильно военизированной страны. Впрочем, в геополитическом плане царская Россия ради своей безопасности вступала в союзы с другими странами, в то время как Советский Союз стремился или имел возможность заключать только договоры о ненападении. Самоизоляция страны приобрела еще более вопиющие формы. Одна из соседних держав — Япония подтолкнула Сталина к безудержной милитаризации страны, и после многих лет осторожных ответов он наконец решился дать отпор поползновениям этой островной державы, задействовав лучше вооруженные советские сухопутные силы, возглавляемые более талантливыми командирами, в пограничной войне. Другая соседняя держава — Германия в силу своего географического положения, сухопутной военной мощи и склада характера своего правителя была бесконечно более опасной. Сталин настойчиво называл фашизм реакционной силой, якобы служившей для буржуазии способом сохранения старого порядка[5282]. Однако Гитлер принес с собой то, к чему Сталина не подготовили ни Маркс, ни Ленин.

Сталин, давний германофил, был словно заворожен силой и отвагой тоталитарного режима в соседней Германии. На какое-то время он восстановил свое личное и политическое равновесие, заключив поразительный пакт с Гитлером, который изменил направление удара германской военной машины, принес бонус в виде немецких станков, позволил вновь обрести и советизировать пограничные земли царской России и вернул Советскому Союзу роль арбитра в мировых делах. Гитлер точил нож и, сам того не желая, разжигал сталинские аппетиты. Однако возможность извлекать прибыль из страшной угрозы, которую представлял Гитлер для Европы и других частей света, улетучилась намного быстрее, чем воображал Сталин. Это породило невыносимое напряжение в жизни Сталина и его власти, однако он упрямо отказывался признавать новую реальность, причем не только из-за жажды обладания германской техникой. Несмотря на глубокое знание человеческой души и дьявольскую проницательность, Сталин не мог избавиться от шор идеологии и навязчивых идей. У Черчилля на советской границе не было ни одной дивизии, однако Сталин оставался абсолютно одержим британским империализмом, продолжая воевать против версальского порядка, уже давно разнесенного Гитлером в клочья. Кроме того, он был одержим мыслью о ведущихся у него за спиной тайных британских переговорах с Гитлером[5283].

В глазах Гитлера пакт 1939 года с СССР был точно тем же, чем для Ленина был Брестский мир 1918 года с Германией: неприятной необходимостью, которую, если повезет, не придется долго терпеть. Ленину повезло с Германией, которая своим нелепым поведением подтолкнула Америку к вступлению в Первую мировую войну; источником везения для Гитлера являлись его собственная отвага и ошибки его медлительных противников с их разногласиями. Система союзов не стала причиной Первой мировой войны, но отсутствие союзов стало одной из причин Второй. Историки продолжают дискутировать о том, был ли возможен реальный военный союз между СССР и Западом, который позволил бы сдерживать Германию в 1930-е годы, а при необходимости и разбить ее; предметом обсуждения в том числе служат логистические затруднения для каких-либо совместных военных действий, создаваемые непримиримой позицией Польши и Румынии. Однако логистические проблемы всегда можно преодолеть, была бы воля. Сэр Стаффорд Криппс, британский посол, имевший самые благие намерения, но неуклюжий в своих поступках, осознавал ненадежность германо-советских отношений, но не сумел добиться ни от своего правительства, ни от Советского Союза хотя бы первых шагов в сторону британо-советского сближения. С учетом глубины взаимного недоверия между Лондоном и Москвой только однозначное понимание обоими, что речь идет о выживании их государств, могло бы сделать двусторонний союз возможным, и то лишь на какое-то время. Само собой, именно их выживание и стояло на кону.

Расистское, социал-дарвинистское понимание Гитлером геополитики как игры с нулевой суммой приводило его к представлению о том, что СССР и Великобританию следовало уничтожить, чтобы Германия могла реализовать свою судьбу высшей расы. Вообще говоря, в ближайшей перспективе он думал только о господстве на европейском континенте (Grossmacht), а для этого требовалось «жизненное пространство» на востоке. Однако в более долгосрочном плане Гитлер помышлял о мировом господстве (Weltmacht), для чего были нужны флот открытого моря, базы по берегам Атлантики и колонии в тропиках как источники сырья. Но все это было несовместимо с дальнейшим существованием Британской империи, по крайней мере в ее нынешнем виде. Тем самым Гитлер оказался перед непростым выбором: либо согласиться на дальнейшее углубление пакта со Сталиным, чтобы заняться Англией прямо сейчас — а это означало согласие по крайней мере на частичную передачу Балкан и Черного моря в советскую сферу влияния, в придачу к Прибалтике, — либо, наоборот, покончить с крайне досадной зависимостью от Москвы и на время забыть об Англии. В итоге выбор оказался продиктован военной ситуацией: Гитлер не располагал ни военно-воздушными и военно-морскими силами, ни обширными ресурсами, которые бы позволили взять верх над островной Англией, но у него имелись сухопутные средства, достаточные для попытки разгромить СССР.

Готовность к длительной борьбе за господство с Англией, которой, как ожидал Гитлер, должны были все больше и больше помогать США с их громадными ресурсами, делала быстрое уничтожение Советского Союза абсолютно необходимой прелюдией[5284]. Более того, хотя Гитлер и германское верховное командование знали, что Советский Союз не готов к нападению, согласно их логике, вторжение все равно было равнозначно превентивной войне, так как Советский Союз лишь усиливался и мог напасть в тот момент, который бы он счел более подходящим. Соответственно, подталкивая Японию к нападению на британские владения в Восточной Азии, Гитлер одновременно предлагал британскому правительству разновидность пакта, заключенного со Сталиным, чтобы разорвать последний, и отказ британского правительства от сделки, кажется, ошарашил его[5285]. Нацистский лидер понимал имперский образ мысли своего противника и был искренен в своих обещаниях в обмен на свободу действий на континенте на какое-то время оставить Британскую империю в покое (в любом случае ее разрушение в краткосрочном плане сыграло бы на руку и другим странам помимо Германии). Он продолжал питать надежду, что Англия, имеющая откровенно слабые сухопутные силы и потому неспособная победить его, «образумится».