Муравьи революции - Петр Михайлович Никифоров

полчаса пришёл поезд. Мы подхватили свои узелки, в сопровождении Василия Ивановича пошли в вагон и уместились в служебном купе. Нас обоих жандарм посадил на нижней полке, а сам забрался на верхнюю и лёг стать.

— Не сбежите? — спросил он, свесив с полки голову.

В Курске нас высадили из вагона. Денег у нас на руках было два рубля. На Самару ехать надо было через Воронеж. Мы решили опять двинуться пешком и дорогой цепляться за товарные поезда. На подъёме влезли в пустой вагон. Закрылись и легли спать. Проснулись мы ночью, открыли дверь. Вдали сверкало много огней. Кажется, Воронеж. Медленно же мы двигаемся.

— Наверное, на станциях отстаивались. Похоже, мы как будто не вперёд, а назад едем, — заметил Виктор.

— Это тебе со сна кажется.

Наконец подъехали к станции. Вагоны тихо плывут мимо перрона.

— Саратов! Вот-те фунт.

В Саратове мы решительно сели на мель: денег мало, явки нет, от Самары укатили солидно. Пошли пошляться по городу. Купили хлеба, печёнки и пошли на берег завтракать. По берегу в разных позах сидели и лежали крючники — не грузчики, а именно крючники: сутулые, грязные, с огромными крепкими кистями рук, они были как бы люди другой, необыкновенной циклопической породы. Потом я убедится, что по всей Волге тип крючника был такой же необыкновенный. Позавтракав, мы стали раздумывать, как бы нам добраться до Самары. У меня было пальто в роде полусезонного и ещё доброе, у Виктора только тужурка, с порванной подкладкой. Решили моё пальто загнать на барахолке. Дали нам за него шесть рублей.

Пошли на пристань.

— Сколько стоит билет до Самары?

Кассир посмотрел на нас через очки:

— Четыре восемьдесят.

— Идём к капитану, попросим: может, скинет.

Мысль была явно нереальна, но я решил попробовать — может, подвезёт. Поднялись на пароход, спросили матроса, где капитан.

— Вон на мостике. Я поднялся на мостик.

— Здравствуйте, господин капитан.

Капитан молча посмотрел на меня и ничего не ответил.

— Мы к вам с просьбой: мы не имеем работы, а денег у нас семь рублей. Нужно доехать до Самары. Сделайте скидку.

— Нельзя.

— Мы поможем работать в пути.

— Работать? А что ты умеешь делать?

— Я — электромонтёр, а товарищ — слесарь…

— Электромонтёр? Электричество можешь поправить?

— Могу.

— Всю ночь без огня шли: монтёра не найдут никак. А ну посмотри и скажи. Справишь — обоих даром довезу и обед дам.

— Не надо смотреть — исправлю. Своё дело знаю хорошо.

— Ну, смотри. Иди и скажи, что будет нужно. Пока стоим, можно купить.

Я осмотрел динамомашину, испробовал на лампу — работает. Провозившись часа два, пустили свет.

— Здорово! Вот молодцы. Кок, накорми их! Боцман, отходим…

Поплыли. Медленно уходили назад низкие берега. Саратов сначала покрылся дымкой, потом исчез.

Хорошо было на душе: ехали легально, голод не терзал желудка, с приволжских лугов тянуло вечерней прохладой. Когда-то бесстрашные ушкуйники бороздили мутные воды Волги и смолили бороды воеводам. Теперь тихая Волга мирно катила свои воды в Каспий. Только пароходные колёса глухо ухали по воде, а свистки эхом разносились «по окрестным берегам». Как в мареве, всплывают картины прошлого и гаснут. Канула в историю разгульная вольница. Теперь не то: Волга занята делом, ей не до баловства.

В Самаре мы намеревались осесть, пристроиться в железнодорожные мастерские. Однако осесть в Самаре нам не удалось: Самары коснулась рука карательного отряда Ренненкампфа. Железнодорожные партийные и профессиональные организации были разгромлены. Принимали рабочих в мастерские с жёстким отсевом; всё мало-мальски подозрительное решительно отсеивалось и в мастерские не допускалось.

В комитете нам предложили в Самаре не задерживаться, а ехать в Уфу. Из Уфы прошли прислать работников для Урала, и обязательно рабочих, а не интеллигентов, которых на Урале быстро вылавливали и высылали.

— Ну, что же, в Уфу, так в Уфу. — Виктор был доволен. — Кочуем, Авив. Нечего тут киснуть. В горах Урала — сказка-мечта.

— Тебе бы всё мечтать да кочевать. Как цыган.

— А ты думаешь, цыгане плохо живут. Какие у них красивые песни.

Поехали в Уфу. Начиная от Самары, уже чувствовалось, что реакция захватила все железнодорожные рабочие очага; рабочие были замкнуты и необщительны. Ходил слух, что в Кинели расстреляли всю головку рабочих организаций. Становилось не по себе. Здесь мы едва ли встретим такое отношение, как под Харьковом. На всех больших станциях стояли эшелоны с солдатами. Это были карательные отряды для «успокоения населения».

— Ну как, брат, что чувствуешь? — спросил я Виктора.

— Жутко, — ответил он мне одним словом. Подавленность была очевидная и отчаянная. В Уфе нас приняли с радостью.

— У нас так выскребли работников, что на Урал послать некого. На уральских заводах — брожение, а мы организаторов послать не можем. Отдохните немного — и на Урал.

Три дня мы отдыхали, катались вечерами на лодке по Дёме — тихая речонка, глубокая, увитая роскошной дикой яблоней, черёмухой, ивой, нежным зелёным бархатом склонившимися на тихие воды Дёмы, играли на мандолине и пели песни. Чудесно проводили вечера. В комитете нам заготовили литературу, дали явки, немного денег. Мы уложили литературу в дорожные котомки, надели их за спину и покинули гостеприимную Уфу.

Путь нам лежал на Усть-Катав, а оттуда пешком на Катавивановские заводы, где мы и должны были обосноваться.

Усть-Катав — станция небольшая. Хотя вблизи и находился большой завод, но карательного отряда на станции не было. На перроне торчал один жандарм.

Вся охрана станции состояла из пяти жандармов и стольких же стражников. Никаких военных частей не было. Это обстоятельство нас обрадовало: «обстановка нормальная», и мы не рисковали попасть «в чрезвычайные обстоятельства». Вышли из поезда, огляделись. Виктор потолкался, понюхал вокруг станции. Всё спокойно. Спустились к речке Катав и расположились завтракать. Солнце пекло. Стражники лениво валялись на пригорке и не обращали на нас внимания. Мы позавтракали, выкупались, выстирали бельё и растянули его на траве для просушки, положили под головы котомки и заснули. Опали часа два. Сквозь сон я почувствовал, что кто-то тычет меня под бок. Открыл глаза: передо мной стоял стражник и толкал меня носком своего сапога в бок.

— Чего вы нагишом развалились? Проваливай отсюда. Шляются тут.

Стражник что-то ещё недовольно побурчал себе под нос и отошёл лениво на пригорок. Я разбудил Виктора.

— Идём, братуха, «дух» прилетал, «проваливать» приказал.

Мы надели наши вымытые рубахи, вскинули за спины котомки и пошли по направлению к нашей цели.

Дорога шла всё время по берегу речки, и потому мы жары особой не чувствовали. Уральские горы грядами тянулись на север. Некоторые хребты были покрыты щетиной ельника,