Зоя Космодемьянская. Правда против лжи - Виктор Стефанович Кожемяко

литературы школы № 201 и ученик 10-го класса этой школы т. Белокунь В. И., знавшие Зою Космодемьянскую в течение нескольких лет. По предъявленным разведотделом штаба Западного фронта фотографиям все они опознали, что повешенной была Космодемьянская Зоя Анатольевна. Осмотр трупа подтвердили показания вышеуказанных товарищей». (По материалам акта, составленного 4 февраля 1942 года).

Как стало известно позже, в опознании участвовали также командир разведывательно-диверсионной части майор А. К. Спрогис, бойцы этой части Б. С. Крайнов и К. А. Милорадова, которые в 1942 году не упоминались в акте опознания из соображений секретности.

Из воспоминаний К. А. Милорадовой

Когда мы прочитали в «Правде» статью Лидова «Таня», то сказали командиру части: «Это не Таня, это – наша Зоя!» Когда приехали в Петрищево, вижу: тот мальчик идет, который встретился мне здесь в ноябре 41-го. «А ты говорила – беженка!» – повернулся и убежал, а вскоре вернулся. Протягивает мне варежки Зоины, они остались в избе Седовой, куда ее с самого начала привели. Достаю из карманов такие же… Это нам с Зоей достался подарок от ребятишек из Горьковского детдома. В них было припрятано по 10 конфет-подушечек, завернутых в бумажку. Дети от себя отрывали для девушек-бойцов…

Потом пошли к могиле. Мама Зоина, Любовь Тимофеевна, с нами идет, впервые я увидела Сашу, Зоиного брата младшего. Идут Шелепин с командиром части, врач военно-медицинской экспертизы. Подходим. Уже вырыли Зою из могилы. Сорванная с петель дверь, на ней лежит труп. Волосы забиты снегом. Исколотое штыками тело, срезанная грудь. У мертвой срезали, издевались над трупом. Ногти вырваны, на пальцах выцветшая кровь. Когда перевернули – сплошь иссеченное, в запекшейся крови тело. Толстая обрезанная веревка на шее. Подошел врач: «Какие приметы помнишь?» Я молчу, горло сжалось. Он меня тряхнул: «Ты боец или нет?!» Говорю: «На левой ноге через колено и вниз – шрам. Это она в детстве еще в Осиновых Гаях от быка спасалась и полезла через колючую проволоку. Долго не заживало. Зоя мне об этом рассказывала…» Чуть стянули чулок на окоченевшей ноге: этот самый шрам… Никаких сомнений у нас не было: это Зоя! Какое лицо у нее было: как у спокойно спящего человека… Зою оставили там, в могиле. Мы в Москве вместе с Борей Крайновым поставили свои подписи под актом эксгумации.

Зимой 42-го наш командир отобрал тех немногих девушек, которые вернулись с задания, и начал их готовить к серьезному броску – в Белоруссию. Помню, как в апреле пришла новенькая: маленькая девушка с косичками-хвостиками – Нина Молий. Пришла по комсомольскому призыву «Отомстим за Зою!» Я, как уже обстрелянная, взялась ее учить всем нашим боевым премудростям. Говорю: «Будешь теперь моей дочкой!» Весной, 5 мая, мы поехали в Петрищево за Зоей. Надо было ее похоронить как подобает. Мы понимали, что земля уже сильно подтаяла и труп трудно будет обрядить. Инструктор МК ВЛКСМ Лида Сергеева взяла с собой несколько метров голубого крепдешина. Когда мы пеленали Зою в голубую полупрозрачную ткань, бабы петрищевские выли в крик… Потом была кремация. Тяжело это было, ужасно…

В ночь с 14 на 15 мая мы вылетели во вражеский тыл, на глубокую усадку. В Белоруссию. С собой я взяла газеты, листовки и книжечки со статьями Лидова «Таня» и «Кто была Таня».

* * *

От себя скажу: вот так, уже после своей гибели, Зоя продолжала борьбу.

Глава пятая. И стала вдохновляющим примером

Помните, как написал Маяковский в своей поэме о Ленине?

Стала

    величайшим

        коммунистом-организатором

Даже

    сама

        Ильичева смерть.

Похоже было после смерти Зои.

Когда приходится слышать (все еще приходится, увы), а что особенного, дескать, сделала она, я думаю: если бы эти люди могли перенестись в то время, не возник бы столь кощунственный, нелепый и далекий от жизни вопрос. Тогда, по-моему, каждый или почти каждый понимал, как много сделала и после смерти продолжает делать для Победы эта восемнадцатилетняя девочка.

Вот закончил я предыдущую главу воспоминанием разведчицы Клавдии Александровны Милорадовой про новое ответственное задание, которое она получила, едва завершилась битва за Москву: лететь в тыл к фашистам в Белоруссию. «На глубокую усадку», – сказала она, а это значит – для продолжительной работы в глубокой конспирации на оккупированной врагами земле. И Клава берет с собой листовки и книжечки, изданные «Правдой», где перепечатаны очерки о ее боевой подруге. Берет вместе с тем, без чего нельзя обойтись, вместе с оружием. Берет как оружие.

Она знает: когда ее выбросят с парашютом к белорусским партизанам, для них рассказ о «Тане»-Зое станет мощнейшим духовным подкреплением. А ведь они и до местных жителей рассказ о ней донесут, и как им это важно в фашистской неволе…

Слово матери звало к отмщению

Кажется прямо-таки чудом, но недавно, совсем недавно одна из тех книжечек, прошедших в огненные годы немереный путь на фронте и в тылу, дошла до меня от дочери одной из ветеранов «Правды» Нины Александровны Архипенко. Маленькая брошюра карманного формата: ее легко было спрятать, если ты на оккупированной территории, среди врагов. На обложке, на суровом черном фоне, – яркие языки пламени. И надпись «Таня», тоже словно огнем.

Открывает памятное издание самая известная предвоенная Зоина фотография, а дальше трагический снимок, сделанный С. Струнниковым. Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении ей звания Героя Советского Союза от 16 февраля 1942 года. Оба очерка П. Лидова. А еще – выступление по радио Любови Тимофеевны Космодемьянской, напечатанное «Правдой» 18 февраля, и один из откликов на него – фронтовое письмо, тоже с правдинской страницы из номера за 8 марта.

Внимание! Я-то помню и это радиовыступление матери героини, обращенное прежде всего к советской молодежи, и многие письма, адресованные ей же, матери, которые тогда печатались в газетах и передавались по радио. Сегодня кто-то брюжзит «через губу»: это, мол, советская пропаганда. Если пропагандой называть то, что идет из самых глубин сердца и души, я согласен. Но судите сами, Любовь Тимофеевна с первых дней ощутила, что в своем горе она не одинока. И представьте себе, было именно так вовсе не потому, что кто-то «предписал» или «приказал», чтобы так было.

«Однажды, – вспоминала Любовь Тимофеевна в своей книге, – когда я вынимала из ящика газету, к моим ногам упало несколько писем. Я подняла их и развернула первое попавшееся – чуть потертый на сгибах фронтовой треугольник без марки.

“Дорогая мать…” – прочла я и заплакала.

Это писали незнакомые люди,