Только хорошее - Ольга Остроумова

другая жизнь! Есть! Пусть не у нас, не с нами, но чудеса бывают!» И вдруг я выхожу на сцену, просто одетая, без маникюра… Не королева, в общем. И они видят: «Нет другой жизни, она всегда везде одинакова!». Я же им дверь захлопнула в мечту! А это неправильно! Надо, чтобы мечта всегда оставалась, чтобы хоть в дверную щелочку можно было на нее посмотреть. Полюбоваться…

НАЗНАЧЕНИЕ

Однажды мне пришлось заменить приму театра Левитина Любовь Полищук в спектакле «Здравствуйте господин Де Мопассан». Театр Левитина — это совершенно не тот театр, который мне близок, в котором я свободно живу и дышу. Но Люба неожиданно попала в больницу, и я, как жена, просто-таки, что называется, «легла на рельсы». А еще вернее — сама стала этими рельсами, чтобы поезд не остановился, чтобы спектакль шел. Я не знаю кто из нас двоих работал лучше. Это и не важно. Полищук — вся гротеск. Я — играла сердцем. Кажется, уже тогда я знала, что у Михаила Захаровича с Любой близкие отношения. Знала, но как-то простила, что ли. Я уже привыкла целиком отдавать себя ему. Растворяться в нем. Тем более, что сам Левитин постоянно внушал мне, что он режиссер, писатель, гений. И я так понимала, что должна всему этому служить. И служила с удовольствием, пока все не разбилось.

Но тогда мы были еще вместе, и Левитин, и актеры театра сильно переживали, что министерство культуры никак не хочет назначать его главным режиссером. Причина? Еврей, беспартийный — этого было тогда достаточно. А Миша очень хотел возглавить «Эрмитаж». Да, собственно, это уже и был именно его театр. Абсолютно не похожий ни на какой другой. И так начались наши «заговоры». Сначала заведующий литературной частью театра Володя Оре-нов, Миша и я обсуждали ситуацию за столиком в ресторане ВТО, еще старом, еще не сгоревшем. И Володя сказал, что именно мне, как Народной артистке, такой русской-прерусской, надо пойти в отдел культуры горкома партии. И я пошла. Уж не помню сейчас точно, что я там говорила, но смысл был такой:

— Мне вы верите?

— Конечно, Ольга Михайловна.

— Но если вы не верите Левитину, как же вы можете верить мне? Я его жена. А если верите мне, то вам просто необходимо поверить в него!

Но Мишу все равно не назначали и не назначали. А потом состоялся съезд Всероссийского Театрального Общества. В Кремле, в Свердловском зале. В президиуме — Лавров, Ульянов. И снова собрались «заговорщики». Только теперь уже у нас на кухне, на Скаковой: Левитин, я и… Полищук, которую я же и позвала. Говорю:

— Люба, необходимо выступить на съезде. Это наш шанс.

А тогда в «Комсомольской правде» вышла небольшая заметка о ситуации в театре, поддержанная письмами актеров, которые хотели, чтобы Левитина назначили главным режиссером.

Люба:

— Почему я? Почему не Вы сами?

— Я не могу. Я — жена. Должны выступить именно Вы — ведущая артистка этого театра.

— Нет, ну я не сумею.

— Ничего Вам особенного уметь и не надо. Просто возьмите вот эту заметку в «Комсомолке», прочитайте ее и все!

— А как? Там же уже все выступления расписаны по минутам.

— Ничего, это я возьму на себя.

И я отправилась в ВТО прямо к Михаилу Александровичу Ульянову. Не уверена, что он меня знал. Говорю:

— Здравствуйте, я Оля Остроумова. Есть очень важный вопрос. Михаила Захаровича Левитина, несмотря на все просьбы актеров театра «Эрмитаж», не назначают главным режиссером. Дайте, пожалуйста, завтра на съезде две минуты Любе Полищук. Только две минуты! Умоляю!

— Хорошо.

И вот мы в Кремле. Председательствует Кирилл Лавров, Ульянов сидит рядом. Это был не просто съезд театральных деятелей, там присутствовали члены политбюро под началом Лигачева. Одно выступление, другое, третье… Полищук не объявляют. А время уже движется к финалу заседания. И я своей рукой пишу записку в президиум: «Прошу слова! Две минуты! Любовь Полищук». Передаю ее по рядам Ульянову, вижу, что он записку получает, что-то говорит Лаврову, и через какое-то время Любе дают слово. Она встает, медлит, я буквально толкаю ее в спину — иди! И Полищук пошла, зачитала перед съездом и членами политбюро эту заметочку из «Комсомольской правды».

Левитина назначили главным режиссером «Эрмитажа».

А через какое-то время мы перестали быть мужем и женой. Я просто не умею жить в атмосфере предательства.

ДАВИД И МАРИНА

В своей жизни я видела двух гениев: Альфреда Шнитке и Давида Боровского.

Шнитке приходил к Левитину работать. Я подавала чай. С Давидом и его потрясающей женой Мариной мы дружили. Это было абсолютное счастье!

Миша много ставил с Боровским, но вот семьями, тесно, с отмечаниями дней рождения, праздников, мы стали общаться, кажется, после спектакля «Нищий или смерть Занда» в театре «Эрмитаж». Там Давид придумал удивительное пространство — такую волшебную музыкальную шкатулку. Вообще, с кем бы он не работал — это всегда было гениально!

Понимал ли Давид Львович, что он — гений? Наверное… И наверняка знал себе цену. Но… никогда не «выпячивался», никогда! Сидел, тихонечко с кем-то разговаривал. Всегда невероятно доброжелательно, всегда с неподдельным интересом к собеседнику. А я долго удивлялась: Боровский!!! — вот именно так — с восклицательными знаками — хорошо ко мне относится! Ну, понятно было б — если никак, а он — хорошо! Это — не заниженная самооценка, а просто вот — сидит рядом с тобой чудо — что-то рассказывает, внимательно тебя слушает. И возникает ощущение твоего человека. Тебе все в нем близко, и ты ему почему-то тоже очень интересен. И начинается волшебное, замечательное общение…А «гений» — это слово не из его лексикона. Он даже и про театр не особенно говорил. А когда восхищались — «О, занавес в «Гамлете» на Таганке — гениальный!» — только посмеивался и все.

Занавес этот, между прочим, связала Марина. Кусочками. Потом уж эти кусочки в театре сшили в единое полотно.

Марина была красавица. Абсолютная. Сиятельная! Такая — из уникальной породы «киевских красавиц», когда в Киев ездили «за невестами». Вот просто солнце — и все! И если я видела настоящую любовь — то это была любовь Марины к Давиду. Посвятила ему жизнь, никогда об этом не жалела, любила до последней минуты. А как она про него говорила, как светилась при этом! И не «тенью была у него за спиной», а-с ним! Что бы не случалось, что бы не происходило — с