"Всего я и теперь не понимаю" - Александр Константинович Гладков

брани, она вдруг говорит, что «критика бывает разная», вынимает мое письмо и читает отрывок из него как образец правильной критики. Я ошеломлен и все тоже. В.Э. бросает что-то писать и поддакивает ей. Я не могу собрать мыслей и отказываюсь выступить. В.Э. говорит хорошо и дважды обращается ко мне за подтверждением. Не могу отделаться от ощущения, что для него похвала мне со стороны З.Н. тоже была неожиданностью. Или — мне показалось, что перед собранием он избегал меня? Так или иначе, но меня, по предложению В.Э., избрали в какую-то комиссию по переделке и уточнению пьесы (это накануне премьеры!) — вместе с З.Н. и Боголюбовым. Не знаю, что мы сможем сделать, но что-то делать надо...

После того, как таким образом повернулось дело в ГосТИМе, я, набравшись нахальства, отправился в редакцию «Советского искусства» к Альтману. Но там я потерпел полное фиаско. Едва я начал говорить о ГосТИМе и Мейерхольде — надо сказать, что он был удивлен моим появлением в своем кабинете, — как он прервал меня и стал говорить о В.Э. так грубо, зло и глупо, что я не выдержал и, наговорив ему резкостей, ушел. Больше мне в сем доме не бывать...

Сколько у Мейерхольда врагов! Но — удивительное дело — больше всего его ненавидят те, кто меньше всего знают, т.е. они ненавидят свое представление о нем, а не его настоящего.

Слух о том, что на днях арестовано несколько десятков крупных чекистов и в том числе начальник охраны Сталина Волович65. Вообще-то, это неудивительно: арест Ягоды должен был потянуть за собой многих. Оказывается, Авербах — племянник Свердлова и его сестра, жена Ягоды тоже, стало быть. А один из сыновей Свердлова — видный работник НКВД66.

Звонок Берковского. Он предлагает мне написать рецензию в «За индустриализацию» о премьере «Большого дня» у вахтанговцев, причем намекает, что я могу писать, что хочу. Вероятно, он назвал в редакции мою кандидатуру именно потому, что знает мое постоянное отношение к Киршону. Что бы я дал год назад за возможность написать «как хочу» о Киршоне! Но в этой ситуации это почему-то противно. Я терпеть не мог Киршона, но принимать участие в травле его с «гарантией безопасности» не хочется. Впрочем, я согласился посмотреть премьеру и «подумать». Премьера — сегодня. Возьму с собой Машу <...>

14 апреля

К.Е.Ворошилов, В.М.Молотов, И.В.Сталин и Н.И.Ежов на канале Москва — Волга. Яхрома. 22 апреля 1937 года. РГАКФД

Вчера был на премьере пьесы Киршона «Большой день» в Театре им. Вахтангова.

Киршон, сидевший в ложе дирекции и смотревший больше в зал, чем на сцену, может быть доволен — внешний успех как будто есть. П.В.Вильямс придумал много зрительных эффектов. Когда холм с деревьями вдруг превращается в подземный ангар и прямо из-под земли на публику летит, жужжа пропеллером, самолет, в зале вспыхивает овация. И еще несколько раз были аплодисменты посреди действия в соответственных сильно-патриотических местах. Щукин, несмотря на ничтожность роли, играет, как всегда, приятно и крепко. И остальные исполнители тоже. Театр сделал все, чтобы спрятать примитивность драматургии, ее грубую антихудожественную демагогичность, как это обычно делали все театры и с прочими пьесами Киршона. Был обычный, хотя и не бог весть какой, премьерный успех: тема как будто «нужная», и из этого в прежние времена такой мастер рекламы, как Киршон, создал бы невиданный триумф. Посмотрим, удастся ли это ему теперь?

Многие влиятельные критики, на всякий случай, не пришли, чтобы выждать и зарезервировать свое мнение. В антрактах говорили о чем угодно, но не о спектакле: о тяжелой болезни Ильфа, о вчерашней катастрофе на Курской дороге на пригородном поезде с человеческими жертвами и т.д. После спектакля я успел зайти на «Даму» и рассказать о премьере Всеволоду Эмильевичу.

Берковский бегал вокруг меня и уговаривал «раздолбать», но я решил, что писать не стану. Пусть пишут бывшие киршоновские апологеты и холуи.

В то время как на спектакле говорили о тяжелом состоянии Ильфа, он вчера умер в 10 часов вечера. ТБС. Это был очень талантливый человек и, по уверению близких друзей, именно ему принадлежала ведущая роль в авторском братстве: Ильф и Петров. Это большая потеря для нашей литературы <...>

Вечер провел с Плучеком. Лены не было дома, и мы хорошо и откровенно поговорили о многом. Он читал мне отрывки из своего дневника, который он раньше вел. Там есть и про меня. Странно читать о себе в чужом дневнике. Больше всего он удивляется моей книжной начитанности и завидует ей.

Когда я шел к нему и заворачивал с Поварской в Мерзляковский, встретил на углу у аптеки идущих втроем Бабеля, Третьякова и Беспалова. Очевидно, они шли из Дома Литератора, где уже стоит гроб с Ильфом.

17 апреля

В сегодняшнем номере газеты «Кино», наконец, моя рецензия на фильм «Днепр в огне» (Эраст называет его «Днепр в говне», что, конечно, соответствует действительности). Рецензия названа (не мною) «Власть штампа» и почему-то подписана не моей фамилией, а моим старым репортерским псевдонимом «А.Константинов», под которым я много раз печатался в «Советском искусстве». Это, несомненно, сделал сам Альтман, не желающий, чтобы моя фамилия была напечатана в газете, подписанной им как редактором. Мелкая душонка!

Впрочем, мне все равно: статейка средняя и написал я ее только ради заработка.

А в «Советском искусстве» сегодня большая самокритическая, то бишь покаянная статья С.Эйзенштейна «Ошибки “Бежина луга”». Она производит впечатление вымученной и фальшивой. Запрещен фильм Дубсона «Большие крылья», как «идейно-порочный». Не знаю, в чем там дело67.

Прочел хороший томик рассказов молодого писателя Вас. Гроссмана «Четыре дня». Из него будет толк.

Среди арестованных с Ягодой (или вслед за ним) чекистов — начальник отдела тюрем, знаменитый основатель Болшевской трудкоммуны Матвей Погребинский.

20 апреля

<...> Партком Союза писателей исключил «троцкистку» С.Виноградскую, старую «правдистку», автора книги о Женни Маркс и воспоминаний об Есенине, б. секретаря парткома Марченко, Дмитриевского и еще кого-то. «Литературная газета» назвала Авербаха «пресловутым». Его самого недавно видели ходящим по Москве, но, кажется, он уже арестован. Слух об аресте директора Малого театра Лядова. Слух об опале Крестинского.

В № 2-м «Молодой гвардии» стихи Владимира Луговского о последнем процессе. Там есть такие строки:

Душно стало? Дрогнули коленки?

Ничего не видно впереди?

К стенке подлецов, к последней стенке!

Пусть слова замрут у них в груди!..

Что бы после ни писал Луговской, ничто не смоет подлости этого стихотворения,