Опричнина Ивана Грозного. Что это было? - Сергей Владимирович Бахрушин

Поучения о необходимости покаяния церковь подкрепляла погребальными обрядами. Самоубийц лишали отпевания и христианского погребения. В несколько лучшем положении были мертвые, подобранные на дорогах и улицах, и люди, умершие «в одночасье», внезапной и скорой смертью, без покаяния. Таких мертвецов, если их не опознавали и не брали родственники, свозили в так называемые божедомы, скудельницы, находившиеся на «всполье», т. е. за городом или вне селения. Скудельница представляла из себя сарай над ямой, в которую складывали трупы. Раз в год, «на семик» (седьмой четверг по пасхе), духовенство собором совершало над ними общую панихиду, а собиравшиеся «бога для» добровольцы из верующих приносили свечи и кутью, молились за усопших, засыпали могильную яму и вырывали новую.

В Великом Новгороде скудельница находилась у церкви Рождества Христова «на поле», и здесь в сентябре 1570 г. духовенство всех семи соборов Новгорода «отпело» и «загребло» 10 тыс. чел., погибших от опричного погрома Новгорода. На этот раз погребение было совершено в неурочное время, очевидно ввиду большого количества разлагавшихся трупов. В 1571 г. умерших от вспыхнувшей эпидемии погребали в той же скудельнице в обычное время – «в четверток седьмой недели по велице дни», т. е. на семик.

Участь лиц известных, но умерших без предсмертного покаяния, была немногим лучше участи безвестных мертвецов. Священник, приглашенный родственниками, мог отпевать их, не облачаясь в ризы, а погребать их можно было только за оградой кладбища.

Казалось бы, памятуя притчу о кающемся на кресте разбойнике, нельзя было лишать права на покаяние и погребение лиц, приговоренных к смертной казни, но церковь, вопреки евангельским заветам, поддерживала карающую руку светской власти и лишала, по крайней мере в древности и, по-видимому, в XVI в., казненных покаяния и погребения.

В связи с предсмертным покаянием, написанием духовного завещания и другими приготовительными к смерти действиями находился весьма распространенный обычай пострижения перед смертью в монашество.

Монашество по своей идее было полным отречением от мира, добровольной гражданской смертью для всего мирского. За это принявший «ангельский чин» получал в загробной жизни перед мирянами большие преимущества. Предполагалось, что эти преимущества являются заслуженной наградой за соответственный монашеству образ жизни и подвиги самоотречения.

Естественно, что находились люди, желавшие получить «ангельский чин» без соответствующих заслуг, отсюда родился обычай постригаться перед смертью. Нередко бывало, что ввиду безвозвратности акта пострижения его откладывали до последних часов, даже минут своей жизни, когда уже не было никакого отказа от соблазнов и сует мира и не могло последовать никаких подвигов самоотречения. Происходило грубое извращение идеи монашества. Безуспешно лучшие представители церкви протестовали против этого обыкновения, но оно было выгодно для духовенства, находило спрос со стороны верующих и в XVI в. было весьма распространенным.

Так называемая Царственная книга в подробном описании последних дней жизни вел. кн. Василия Ивановича дает яркую бытовую картину подобного предсмертного пострижения. Мы не знаем подробностей предсмертного пострижения царя Ивана, но известно, что он последовал примеру отца, постригся на смертном одре и в схиме получил имя Иона.

* * *

Погребальные обряды находились в тесной связи с представлениями о загробной жизни. Для христианина того времени смерть была не концом личной жизни, а лишь концом земного существования и переходом к новой жизни, на этот раз вечной, в которой одних ожидали вечные муки ада, а других – вечное блаженство.

Когда со смертью душа вылетала из тела, «аки дымец мал», то шесть недель она витала над местом смерти. Для успокоения ее и напутствия в далекое странствование совершали службы и поминки: на третий день – третины, которые обыкновенно совпадали с похоронами, на девятый день – девятины, на двадцатый день – полусорочины, на сороковой день – сорочины. На сорочинах душа имела в последний раз возможность присутствовать в среде родных и близких. Поэтому, садясь на сорочины за поминальный стол, оставляли для души покойника свободное место за столом и прибор.

После шести недель душа отправлялась в неведомый мир, о котором существовали довольно смутные представления. Здесь ей предстояло пробыть до «второго пришествия» и «страшного суда». Конечно, всем было известно, что тело, преданное земле, обыкновенно сгнивает, но тем не менее придавали очень большое значение целости погребаемого тела и спокойному пребыванию его в могиле, так как верили, что при «трубных гласах», которые возвестят «второе пришествие», мертвецы чудесным образом восстанут из гробов, соединятся со своими душами и предстанут на «страшный суд» в том виде, в котором они были в земной жизни.

В XVI в. уже установился, по-видимому, обычай предавать тело земле на третий день после смерти. Обряды омовения тела, облачения в саван и т. д. несколько разнились для мирян, духовенства и монашествующих. Не входя в эти несущественные для нашей темы подробности, отмечу, что покойнику клали в руки так называемую разрешительную молитву, своего рода удостоверение о совершении им покаяния и об отпущении ему грехов.

В древнейшее время тело укладывали в долбленую колоду, позже – в сбитый из досок гроб. Богатые люди заказывали, часто еще при жизни, высеченные из камня гробницы. Месту погребения, где телу предстояло спокойно пролежать до «второго пришествия», придавали очень большое значение. Самым лучшим местом, доступным только богатым людям, был подпольный склеп в церкви. Иногда над местом погребения строили церковь, как это сделала кн. Воротынская в Кириллове монастыре над гробом мужа. Князья имели в соборах или в монастырях стольного города свои родовые усыпальницы.

Князьям подражали по мере средств бояре, богатые торговые и посадские люди и даже крестьяне. Устройство и содержание родовых усыпальниц было, конечно, немногим по средствам, но все стремились к тому, чтобы лечь в могилу рядом с родителями, и приносили для этого большие жертвы.

Излюбленным местом погребения были монастырские кладбища. Печерский патерик, ссылаясь на высокий авторитет печерских подвижников Антония и Феодосия, поучал, что всякий, положенный в монастыре, будет помилован, хотя бы он и грешен был. Это выгодное для монастырей представление не пользовалось общим признанием, но оно существовало. Еще духовный регламент 1720 г. говорит о нем как об одном из лжеучений, с которым должна бороться духовная коллегия.

Главное основание предпочтения, которое отдавали монастырским кладбищам, была лучшая сохранность могил, чем на городских и погостских кладбищах. Затем в монастырскую ограду привлекало тесное соединение места успокоения тела с образцовой организацией поминания душ.

* * *

Учение о «страшном суде» и вечных муках ада, как мрачная туча, висело над сознанием христианина средних веков. Восточному православию остались чуждыми католическое учение о чистилище как промежуточном состоянии душ и практика индульгенций, но в основном представления восточной церкви о загробной жизни были такие же, как в