Путь Инквизитора. Том третий. Божьим промыслом - Борис Вячеславович Конофальский

— А челядь сама в том участвовала? Без понуканий от господ? — интересовался Дорфус.

— Сама, сама, — уверял его пленный, и делал он это с такой уверенностью, что ему поневоле верилось. — Бабы те, которых резали, залог получали, пару монет, что ли, так вот тот залог дворовые себе забирали. Да и одёжу, ботинки там, чулки, вещи всякие из их котомок.

— Так их сюда деньгой заманивали? — уточняет генерал. Он уже размышлял о том, что, если этих женщин не хватали на дороге, не хватали в местных деревнях, то откуда же их брали.

— Конечно деньгой, на работу в замок звали, прислугой в покои графини, сулили хорошее жалование, от баб отбоя, говорят, не было.

— Это ясно, — говорит генерал, он не хотел дальше слушать, как били кричащих от страха женщин. — И что же… Баб, значит, завозили по балке в купальню… и?

— И над ванной им резали горло, — просто объясняет пленный. — Чтобы кровь слить. Резали, пока хотя бы полванны не наберётся. А тело… Так там в купальне такой люк был в полах, к нему дохлую бабу подвозили, верёвку на ногах обрезали, и она летела вниз, а там уже тележка была специальная, и как ночь наставала, так мы тех баб на той тележке возили до стены и сбрасывали в ущелье, — солдат качает головой. — А они кучей под люком лежат… Они к ночи уже коченеют все, тяжёлыми становятся. Из кучи их по одной брать… А там все кровью перемазаны… Липкое всё… Ох и работёнка… — он снова качает головой. — Хуже в жизни я ничего не делал. Жуть. Но людишки здешние уже попривыкли, им как будто всё равно было. Я видел, как бабы из замка потом вещи убитых баб себе разбирали, так радовались ещё.

«Принцесса говорила: нет в этом месте праведных; сердцем, видно, чувствовала».

Генерал смотрит на пленного внимательно и продолжает:

— А что же графиня, она в этой крови, значит, омывалась?

— И графиня, и все остальные, — кивает Франц Гифлеор, — все, все… Как набиралась ванна, так приходила госпожа. Говорила колдовство своё и садилась в кровь. Я слышал от служанки одной, что потом её от крови отмывала, что госпожу в той ванне трясло малость, она серой становилась, а потом просила, чтобы ей помогали вылезти. Ну и обмывали её потом.

— А потом? — генерал продолжает допрос. — Наверное, сам граф приходил мыться в ванне?

— Нет, потом вторая госпожа, а уже потом и граф, и за ними всеми приходил карлик.

— Виктор?

— Да, он так велел себя называть, но те, кто служил тут долго, звали его Вацлав из Жрегоча.

— Видно, выродок из Эгемии, — заметил Дорфус.

— Да, да, — кивал пленный, — как и госпожа Агнежка, но он очень злился, когда его называли настоящим именем, требовал, чтобы его именовали Виктором.

— Кажется, граф его любил больше, чем графиню, — заметил генерал.

— Что? А-а… Нет-нет… у него же иной раз мурло настоящее проступало, а красавчиком он был, только когда не злился, — к его удивлению, отвечал Франц Гифлеор. — Тем более тот Вацлав был не по этому делу, он баб очень жаловал, он тут в замке всю дворню поимел, а одной бабе так глаз выдавил, когда узнал, что она после этого дела над ним потешались при других бабах.

— Потешалась? — спрашивает Волков.

— Ага, была тут одна, он её поимел, а она потом смеялась, дескать, его стручка так и не заметила, — пояснял пленный. — Дура была, совсем не понимала, над кем потешается. Он ей глаз и выдавил прямо в людской при других слугах.

Но все эти амурные дела генералу интересны не очень, его волнуют другие вопросы: не могут такие кровавые твари жить и смердеть среди людей, вытворять всякое, и чтобы им никто не помогал им извне.

«Другие нечестивые выродки или просто продажные людишки всяко должны знать, чем они тут занимались!».

И тогда он спрашивает:

— А кто же этих несчастных женщин для ваших господ подыскивал? — он сразу подумал, что тех женщин должны были нанимать издалека. Если брать их «на работу» из гор соседних и из деревень, так о такой «работе» очень скоро пойдёт дурная слава. Да ещё родственники потом вздумают искать сгинувших. — Откуда их приводили?

— Все были с разных мест, иные и говорили по-нашему плохо, — рассказывал Франц Гифлеор. — Но всех их собирали в Туллингене. И сержант Новотны всегда за ними ездил. При мне раза два точно. Я-то тут недавно служу.

— А ты ездил? — интересуется Волков. И делает он это неспроста.

— Я нет, меня не брали ни разу, — отвечает солдат Тельвисов. — Туда брали тех, кто давно тут на службе, а я всего, говорю же, третий год при графах.

— И ты не знаешь, кто в Туллингене собирал женщин для Тельвисов?

— Э-э… — Франц Гифлеор глядит в небо, старается вспомнить — и не может. И он по тону и по лицам офицеров видит, что в них не наберётся и капли милосердия к нему. Так что ему нужно отвечать на все их вопросы. В общем, мерзавец изо всех сил старается. — Э-э… То ли Вазенбрегер, то ли Хазенбрегер, может и Хастенбрегер, не могу вспомнить, господин, вот только помню, что его часто называли аптекарем.

— Аптекарем, значит… Угу. А почему же сержант Новотны брал только старых людей с собой? — интересуется генерал.

— Так брал он самых проверенных, а за остальных боялся, что сбегут. Там за бабами нужно следить, а тут ещё и за своими людьми приглядывай. Вот и не брал новых, — пояснял Франц Гифлеор.

— А что же, народец бежал отсюда? — спрашивает Нейман.

— Иной раз, — соглашается пленный. — Иной раз и бежал… Ну, тот, кто недавно был нанят. Те, кто давно, те знают: из ущелья не сбежать, если ты в этих горах не родился, — солдат поясняет: — К горцам бежать недалеко, кажется, верхом — так за день доехать можно, и только одна застава там; так те, кто туда бежал, не знают, что у горных сволочей с Фаркаш фон Тельвисами давний договор о выдаче всех беглых, тем более за беглых Фаркаши ещё и платят горным. А на восток поехать, вниз, в Циль, — так там такие скалы, что заставы не обойти, а застав тех две. Вот. Так что никому не сбежать отсюда, ну разве тем, кто горные тропы знает. Как местные, — он чуть помолчал и прежде, чем Волков успел спросить, закончил: — Ну а уж тем, кто бежал да кого поймали… ой, не позавидуешь. Кожу