Пария - Энтони Райан

Констебль довольно долго переводил взгляд с Декина на упрямого рыцаря и обратно. Наконец усиливающийся гул кашля и раздражённого бормотания из толпы напомнил ему, что надо ещё завершить казнь.

Глубоко вздохнув, констебль повернулся обратно к толпе, и кисточки на шлеме снова взметнулись.

– Да будет известно, что наш сюзерен, великий король Томас, первый своего имени, превыше всех заслуживающий благодати Серафилей – человек милосердный и сострадательный, даже в отношении самых подлых. Ни один подданный, будь он благородной или низкой крови, не будет предан смерти без возможности очистить душу. – Он замолчал и взмахнул рукой в сторону задней части помоста. – Пусть выйдет причастник Анкред, назначенный капеллан замка Дабос, чтобы мы услышали завещание предателя.

Причастник Анкред – высокий мужчина в летах с длинной седой бородой – нерешительно доковылял к Декину. Он так сильно горбился, что казалось, стои́т он лишь благодаря посоху, в который вцепился покрытыми пятнами руками. В обвисших морщинах его лица я не увидел особого рвения к задаче, и даже наоборот заметил проблеск страха в слезящихся глазах. Остановившись возле Декина, он заговорил таким тоненьким писклявым голосом, что большинство присутствующих эти трели расслышать не могли.

– Расскажи о своих прегрешениях и не говори лжи, – нараспев произнёс старый священник. – Ибо Серафилям ведомо всё, что есть в твоей душе. Почти пример мучеников правдой и прими их очистительную благодать.

Несмотря на увечья, нанесённые лицу Декина, я всё ещё мог различить выражение горького презрения по отношению к причастнику.

– Моему отцу привели восходящего, – устало покачал Декин головой. – А мне достался старый вонючий козёл.

Волна смеха, прокатившаяся по толпе, не была особенно громкой, но её хватило, чтобы вызвать суровый взгляд констебля. Он открыл рот, чтобы высказать негодование, но Декин его перебил:

– Я скажу завещание, – проговорил он напряжённым, но всё же достаточно громким голосом, который услышали все присутствующие. – Но не этому дурачку с его мучениками. Мои слова для них. – Декин дёрнул головой в сторону толпы.

– У тебя нет здесь никаких прав, предатель! – прорычал констебль, двинувшись в сторону Декина. – Ты не имеешь права говорить! Никаких прав, кроме как умереть за свои преступления…

Его голос стих, когда у него на пути встал рыцарь. И если раньше гордость констебля приглушала страх, то теперь он перерос в полный ужас – глаза чиновника расширились, когда из-за забрала вылетело несколько коротких слов. Ни я, ни кто-либо другой из толпы не услышал слов, произнесённых рыцарем, поскольку он сказал их слишком тихо, да и шлем мешал. Однако констебль расслышал их весьма отчётливо.

Сглотнув, он отступил от рыцаря, нервно вытирая ладони о свой длинный плащ, а затем сцепил их. Через некоторое время он всё-таки взял себя в руки и снова обратился к толпе:

– Согласно обычаю и закону Ковенанта предателю разрешено огласить завещание.

Декин с жалостью глянул на констебля, потом сгорбился и попытался встать на ноги. Сильно шатаясь, он поднялся на дрожащих ногах, и цепи загремели по доскам помоста. Его запястья были скованы, и я думал, что он сжал руки в кулаки, пока не заметил, что его пальцы отрезаны по вторую костяшку. И хотя сказанные им слова никогда не угаснут в моей памяти, я думаю, именно вид его рук направил меня на тот курс, который властвовал над моей жизнью в последующие годы. И пускай те руки много раз запугивали меня и оставляли синяки, глядя на них тогда, я вспоминал лишь те случаи, когда они с любовью или утешением лежали на моём плече. И отчётливей всех вспоминался тот первый день в лесу, когда с их прикосновением пришло ощущение избавления. Что бы там Декин Скарл ни сделал, но однажды он спас мне жизнь.

– Мне не нужно прощение Серафилей, – начал Декин. Сперва его голос звучал хрипло, но потом он собрался с силами и выпрямил спину. – Пускай лепят из меня, что захотят, и чума на них, если им не нравится то, что они видят.

От этих слов толпа радостно загудела, а причастник Анкред в ужасе разинул рот. Старик едва не кувырнулся, стараясь как можно скорее удрать от еретика-разбойника, и это развеселило толпу ещё сильнее.

– Что до измены, – продолжал Декин, – не буду скрывать своё намерение захватить это герцогство, но не ради своего отца я планировал это. Король отрубил ему голову не без причины, и поделом. Нет, я планировал захватить это герцогство, потому что оно моё, по праву силы и воли, если уж не крови. Все герцогства и королевства завоёваны точно так же, и не позволяйте знатным уёбкам рассказывать вам что-то другое. Если это измена – так тому и быть, и прощения за неё мне не нужно. А что касается Самозванца, так я с этим ублюдком ни разу не встречался и не имел никаких сношений, а значит тут тоже никакого прощения не нужно. Но… – Его голос надломился, он немного качнул головой и постарался выпрямиться, поскольку едва не рухнул от дрожи в ногах.

– Но я прошу прощения у вас, – продолжил Декин. – Меня осудили как вора и убийцу, поскольку вором и убийцей я и был. Я могу назвать причины, но они будут ложью, и к тому же вы их все уже слышали. Я мог бы сказать, что воровал ради еды и убивал, чтобы сохранить украденное. Но правда в том, что я крал и убивал ради амбиций. Я не стыжусь за ограбленных или убитых аристократов, но мне стыдно, что я крал у вас. За то, что убивал ваших родных, и таких как вы. Вот мои настоящие преступления, и за это я прошу у вас прощения.

Он снова замолчал, опустив глаза, и побитое, исцарапанное и грязное лицо стало печальным. Тогда он и увидел меня. У Декина всегда было необыкновенно острое зрение – он мог с неестественной, как мне казалось, быстротой заметить в колышущейся зелени леса засаду или добычу. И теперь эти глаза с той же лёгкостью узнали моё лицо среди собравшихся, лишь немного расширившись, хотя сам он ни единым жестом не выказал узнавания, только едва заметно искривил губы. Он лишь один удар сердца смотрел мне в глаза, а потом отвёл взгляд, но даже за этот короткий промежуток я увидел достаточно и знал, что Декин Скарл умрёт в этот день, получив