Империя порока. Блудницы, проститутки и содержанки в царской России - Ника Марш

истерически хохотали, третьи работали на пару с сутенером, одновременно промышлявшим грабежом. Вот это все и заставило жителей квартала потребовать, чтобы с проститутками немедленно разобрались. Жалоба была внимательно изучена и ей дали ход.

«Одиночницы» могли рассчитывать только на себя, поэтому их расценки часто бывали выше. Девушки из домов терпимости подчинялись расценкам борделя, и, как нетрудно увидеть из приведенной таблицы, в третьеразрядных оказывалось трудно что-то скопить. Во-первых, ставка была крайне низкой. Во-вторых, хозяйки оставляли себе 3/4 от того, что зарабатывали девушки. Пятнадцатикопеечная проститутка из Минска оставляла себе за раз всего 3 копейки. Столичная – около семи. Даже притом что кормились женщины за счет заведения, сэкономленное оставалось ничтожно малым.

Лучшего положения добивались дорогие «бабочки». Они могли получать не только плату за ремесло, но и подарки от довольных клиентов. Иногда такие подношения намного превосходили официально установленную «таксу». И тут уже требовалась решимость самой девушки, чтобы не пустить по ветру то, что попало к ней в руки. Самые удачливые и красивые могли даже со временем переехать в собственные квартиры, открыть лавки, сдавать комнаты внаем или перейти в категорию содержанок, пытаясь откладывать из года в год деньги, пока их красота не увяла.

Агитаторши из домов терпимости нередко промышляли у заводских проходных. Почему? Потому что на фабриках – особенно текстильных – трудилось огромное число женщин. Работа у них была трудная, малооплачиваемая, так что многим хотелось бы сменить ее на куда более легкое и прибыльное занятие. Бывшие работницы всевозможных предприятий составляли изрядную долю бордельного контингента.

Оклад женщин на фабриках Российской империи заметно уступал заработку мужчин. А ведь и у тех ставки были крайне низкими! В конце XIX века исследователь Евстафий Дементьев составил предельно подробный анализ работы отечественных предприятий. Его труд, вышедший в 1897 году, назывался «Фабрика, что она дает населению и что она у него берет». Картина получалась неприглядная. В среднем рабочий в империи получал в месяц 11 рублей 98 копеек. Причем больше половины ему приходилось тратить на еду, еще примерно треть на оплату жилья, затем скудные расходы на одежду, развлечения, и… в итоге не оставалось ничего. При этом Дементьев взял на себя труд посчитать, как обстояли дела в других странах. Самым высокооплачиваемым в то же время являлся американский рабочий из Массачусетса – он получал в переводе на рубли 56 рублей 97 копеек за один календарный месяц. Англичанин на сходной должности – 26 рублей 64 копейки. То есть рядовой русский трудяга зарабатывал в разы меньше, чем его коллеги с запада! И вот что очень важно: Дементьев подчеркивает – в России нет какой-то невероятной дешевизны товаров, из-за чего можно было бы объяснить столь скромную сумму оклада для рабочего! Цены соизмеримы! Но при этом в США и в Англии на фабриках получали больше! Что бы ни говорили про прекрасных русских купцов, развивавших промышленность, факты и цифры говорят сами за себя – фабриканты самым циничным образом недоплачивали персоналу. Сотрудников попросту грабили!

Ну а зарплата женщин, как я уже говорила, была ниже, чем у рабочих-мужчин. Посмотрите, какие данные приводят за 1880–1914 годы:

Возьмем сильно усредненную ставку в 7 рублей для рядовой фабричной работницы за 1 месяц. А теперь представим, что молодую крепкую женщину, приятную внешне, позвали работать в дом терпимости… второго разряда. Очевидно, что, пока она не растратила известной свежести и не растеряла здоровье, ей станут платить примерно по 1 рублю за час интимной встречи. 3/4 она отдаст хозяйке и оставит себе 25 копеек. Если ее станут беречь и женщина будет обслуживать не более 4 клиентов за день, то сможет заработать 1 рубль за день. А теперь посчитаем, сколько у нее окажется на руках по итогам месяца:

За вычетом дней, которые она будет «хворать» по причине ежемесячных женских физиологических особенностей, бывшая сотрудница фабрики сможет трудиться примерно 22–23 дня. И получит 22–23 рубля за месяц… То есть в три раза больше, чем на производстве! Неудивительно, что работницы охотно слушали бордельных «зазывал»…

Помимо заработка, девушек привлекали и совершенно иные условия труда. Агитаторши сманивали самых симпатичных, поэтому речь шла в основном о борделях 1–2 разряда. А значит, о сытной и вкусной пище, возможности высыпаться (даже с учетом позднего закрытия домов терпимости), красивой одежде и совершенно иной публике.

На отбельно-красильно-отделочных предприятиях и фабриках, где обрабатывали волокнистые вещества, в воздухе постоянно находились частички разных химических веществ и материалов. Это было по-настоящему вредное производство, способное нанести непоправимый ущерб здоровью. Фабричный инспектор И. И. Янжул в 1882 году занимался проверкой Московских предприятий и сделал вывод: на множестве из них грубо нарушаются элементарные санитарные правила!

«В отделении, где готовят ртуть, – писал он, – единственной предосторожностью служит… завязывание рта у рабочих, и нет не только… никаких более безопасных приспособлений… но в том же самом отделении, через дверь, живет семья одного из рабочих»[86].

Помещения, отмечал инспектор, отличались крайней неухоженностью, грязью, часто были слишком душными, тесными, отчего рабочим оказывалось трудно дышать. Конечно же, это приводило к болезням и ранним смертям. При вдыхании едких паров краски портились легкие, свинцовая пыль уносила на тот свет тех, кто слишком часто дышал ею. Добавим к этому еще и травмы от работы на сложных станках. Бывали незначительные, а случались и настоящие увечья, из-за которых женщины могли навсегда потерять возможность зарабатывать себе на хлеб. Иными словами, фабрика XIX века являлась местом, куда лучше было бы не попадать вообще.

Вот поэтому у бордельных агитаторш имелось бесчисленное число доводов в пользу чистенького светлого дома, где к тому же хорошо платили…

Нередко проститутки подрабатывали… позированием для фотографий в жанре ню. Такие снимки пользовались огромной популярностью, их продавали, дарили, ими обменивались… Необязательно было показаться в чем мать родила, нередко ценили именно намек на обнаженное тело – например, кадры, где девушки с задранной юбкой, в корсете и чулках, в ночной рубашке. Модели принимали кокетливые позы или позировали вместе с мужчинами. Все зависело от фантазии фотографа или заказчика фотосессии. Иногда девушек снимали за одеванием или при утреннем прихорашивании, а порой и разыгрывали жанровые сценки: обманутый муж нагрянул в неподходящий момент, или две красавицы решили на спор соблазнить мужчину. Огромное число карточек привозили из Франции, оттого их и стали называть «французские почтовые открытки». На самом же деле их нередко готовили прямо в Москве или в Одессе. Некоторые снимки были откровенно порнографического свойства, но хранение таких грозило неприятностями.

Известно, что и русские художники обращались к проституткам, если им требовалось написать обнаженную натуру – раздеться для живописного полотна согласилась бы не всякая обычная женщина. Легче оказывалось тем мастерам, у кого – до отмены крепостного права – имелись собственные «натурки». Например, тверской помещик Алексей Гаврилович Венецианов приглашал позировать своих крепостных. Для картины «Купальщицы», где изображены обнаженные девушки, ему позировали две крестьянки, по всей видимости, сестры… Те, кто не располагали крепостными, должны были искать натуру сами и платить за это.

Проститутка Фанни одно время была хорошо известна живописцам. Художник Егор Яковлевич Васильев как-то замыслил написать образ Богородицы и очень долго искал подходящее женское лицо. На удивление, он обнаружил то, что ему требовалось, у одной из работниц борделя. Фанни очень стеснялась предложенной работы, поскольку закономерно считала, что она и мать Христа – несопоставимые величины. Ей заплатили деньги, но после нескольких сеансов молодая женщина отказалась дальше позировать (а ведь в эпоху Ренессанса для Мадонн нередко и совершенно спокойно позировали куртизанки и любовницы правителей!).

«Вдруг встала, – писал позже ученик Васильева, художник Перов, – ни на кого не глядя, как была босая, в одной рубашке, пошла к двери. Мы ее удержали и хотели опять было посадить на диван, но она грубо нас оттолкнула и, подойдя к тому месту, где лежало ее платье, порывисто начала одеваться. Руки ее дрожали: не скоро она могла застегнуть крючки и завязать тесемки. Чулки надела наизнанку, шляпу набок и, быстро подобрав под нее свои густые волосы, не говоря ни слова, опять пошла